Аляска - Русская Америка -
Российско-Американская Компания

Кусковы - отец и сын

Кусковы - отец и сын

 
Было это не то в 87, не то в 88-м. Меня познакомили с Сергеем Кусковым, мы где-то выпили, и нашей спутнице вздумалось затащить меня в квартиру его отца-художника. Затарившись вином, мы зашли в подъезд старого красивого дома в Обыденском. Открывший дверь хозяин с достоинством льва и галантностью кавалера протянул мне руку, представляясь: "Иван Кусков".
Но я уже прилип взглядом к развешанным повсюду рисункам, намертво связанным в моей памяти с кучей книг детства: Тиль, Дон Кихот, Айвенго, Майн Рид, Купер... Но главное - Три мушкетера!!! Наверное, половину удовольствия от этих книг приносили картинки - их можно было рассматривать долго и подробно.
Хозяин действительно оказался автором всех этих иллюстраций и я смотрел на него, вытаращив глаза. "Три мушкетера" были первой книгой, читанной мною в полном смысле самостоятельно: едва обучившись чтению, я таком спер со "взрослой" полки толстый красный том с завораживающими картинками. Помню, что на свой лад трансформировал непонятные имена героев, и когда позже довелось услышать о Д'Артаньяне и Арамисе, я не сразу сообразил, что это именно те люди, с которыми я уже был знаком в раннем детстве...


Единственная комната хозяина была  примечательна  не менее его самого.
Повсюду здесь обнаруживались пустые бутылки. Но хранение пустой стеклотары - важнейшая черта индивидуальности хозяина. Например, в знаменитой квартире Ицковича на Калашном для этого отводился угол большой полупустой комнаты, служившей гостинной. Опустошенные бутылки устанавливались одна к одной, начиная с угла, и со временем равномерно заполняли объем залы, образуя на деревянном полу карту некоего колеблющегося очертаниями материка.
У Кускова же бутылки были не тарой и не материалом для создания новых форм. Это были именно бутылки и каждая находила свое место. Мерзавчики от коньяка прорастали мелкими побегами среди прочих немыслимых полусломанных сувениров на комоде, увенчанном старинной лампой с самодельным абажуром. Внушительные  "огнетушители" от портвейна превращались в пыльные бутыли из-под выпитого в темноте таверны бургундского и укутанные драпировками старых тканей сплетались в натюрморты с поломанной шкатулкой и небрежно брошенным кинжалом. Кроме них присутствовали какие-то графины и фужеры - не то антикварно-хрустальные, не то - купленные вчера в сувенирной лавке. Стены и потолок были расписаны едва угадываемыми в полумраке изображениями. Интерьер заполняли всевозможные шляпы, бутафорские шпаги, старые зеркала,  рога, раковины и масса иных неясных предметов.
И квартира эта, и рыцарственные манеры  хозяина были очень притягательны. Но из всего разговора я помню лишь обсуждение вопроса, сходить ли еще за вином или - пора по домам... 

В момент визита в квартире присутствовал гость - друг, как его представил хозяин, затруднившись, впрочем, назвать его имя. Был это типичный для тех старомосковских переулков философ-алкаш, почти утративший к тому моменту дар речи, но державшийся достойно и многозначительно.

У Кускова-старшего я был, кажется, еще однажды. А с сыном  его мы с тех пор иногда пересекались на каких-то вернисажах. Сергей Кусков был весьма почитаемым в определенных кругах искусствоведом. Работал, кажется, в Третьяковке, эрудицию имел колоссальную, но занимался больше современным искусством: писал, курировал выставки. В 90-е увлекся художественными проектами НБП  - еще "той", где витал дух Курехина, Дугина и Летова. Пару раз мы выпивали где-то. Выпив, он сперва разгоряченно пускался в изложение каких-то увлекательных своей спорностью идей.  Как-то, впав в ярость, попытался вцепиться мне в горло...  Я пытался понять его, казалось, он видит что-то важное, но речь его была слишком невнятна, дикция ухудшалась с каждой рюмкой, да и я часто был занят совсем другими мыслями. Сергей оставлял у меня ощущение какой-то детской незащищенности. Как-то он сказал, что его отец тяжело болен. А со временем и вовсе исчез из виду.
О судьбе обоих Кусковых я узнал на днях из дневника одного художника:

"Жизнь художника Ивана Кускова закончилась трагически. Во времена «перестройки», когда в продаже не было спиртного, он, с каким-то бывшим капитаном дальнего плаванья (я подозреваю, что это был бес в образе капитана) купил и выпил левый спирт. На девять лет, до самой смерти, ослепший Иван Кусков был прикован к постели. Искусствоведа Сергея Кускова вынудили обменять жильё на «золотом километре» Остоженки на Рязанский проспект. После смерти отца он оказался в Краснодарском крае и умер от рака поджелудочной железы в возрасте 53 лет."

Все, что удалось найти биографического о Кускове-старшем - крошечная заметка на сайте музея МСХШ, где, оказывается, хранятся его работы.
И, наконец, большая подборка его графики, собранная в жж-сообществе first_books.

О Сергее удалось найти всего несколько упоминаний в  блогах и фрагменты его статей:
Статья о Звереве, которым он много занимался
И образец его "фирменного" стиля:
"Так, неслучайно на чёрном фоне, как на небесах ночи, возникает целое созвездие таких малых, но космичных знако-форм, знако-тел. Это часто древние солярные или астральные знаки, чаще - современные авторские их трансформации и вариации, не порывающие с чарами первичных Архетипов. Так и должно происходить: ведь Архетип и живёт лишь перевоплощаясь и переиначиваясь каждый раз заново, всегда по-разному мерцая на грани узнаваемо-неузнаваемости." (из статьи о художнице-керамистке)

Единственный некролог я нашел в журнале Лены Хейдиз.

  


Друг хозяина среди его работ


Сергей Кусков и Александр Дугин на сквоте у Петлюры представляют перформанс с какой-то вызывающей огнепоклонническо-фашистской идеей. Идеи не помню, помню лишь, что полыхали горелки газовых труб, и в огне их сжигали подобия этих висящих "живых трупов".
http://borko.livejournal.com/506039.html