Аляска - Русская Америка -
Российско-Американская Компания

Меню сайта

начало

К прискорбию моему должен я к заключениям моим о морской части прибавить, что несравненно для компании полезнее получать людей из иностранных мореходов, или из островных, но только чтобы отнюдь в коронной службе не считались, а иначе опять — хлопоты. Милость монаршая велика, но по образу ли воспитания офицеров наших, по отдаленности ли края, в котором ныне все позволенным кажется, компания может потерпеть убытки, а Отечество лишиться областей американских. Несчастные фальшивые правила увещаниями истреблять трудно. Его было бы взяться людей перевоспитывать и так потребен страх законов, — но их нет; потребно начальство — но их неподдержано. Вкоренившееся в благородном сословии к коммерческому состоянию презрение, делает здесь всех хозяевами, а у семи нянек всегда дитя без глазу. Хотя же и есть правитель в чиновных степенях, которые истинными приобрел заслугами, но что прежде был купцом, того из памяти истреблять не можно, а к несчастью Отечества это на языке большой части нашей братьи значит еще тоже, что недавно из бездельников и так — повиноваться ему кажется для них подлостью; уважать пользы Отечеству приносимые они не могут, ибо самим собою должны чувствовать вес их.

При малейшем неугожении пустому капризу их, кричат: "Мы люди вольные, не хотим служить, назад идем". Но кажется, кажется,  по милостивому правлению нашему у нас, хотя и нет в службе эсклавов, и всякий может оставить ее, однако ж пока в ней пребывает, должен исполнять, что прикажут, а иначе при всей воде и свободе, подвергается строгому отчету и самой свободы его лишающему; но здесь не определены взыскания, и так правитель не думает приступать к ним. А потому благоразумие внушает стерпеть и уклониться. Я умалчиваю здесь о многом, чтоб не сочли опять личностью. Время и помимо меня откроет главному правлению все в Америке происшествия.

При всей умеренности моей должен я против воли указать на лицо человека, которого я три раза видел в жизни, 1-й раз по прибытии моем сюда пожаловал он тотчас ко мне в сюртуке и шинели. Я спросил, кто он таков? — Он отвечал, что Российского флота лейтенант Сукин и командир судна "Елисаветы", а я ему на то, что я Российского Двора камергер такой-то и   командир всей Америки. Потом мы друг другу рекомендовались. Сошед на берег, явился уже он ко мне в мундире с рапортом, но я благодарил его и не принял ни от кого рапортов, потому что имел от правителя генеральный и сказал им, что порядок службы требует и воля самого Государя есть, чтоб и в Америке правителю областей, как хозяину, все подчинялось. Другие два раза видел я его по службе, а более может быть и в жизни моей не увижусь, но говорю для того, что вошла ко мне бумажная процедура, что правитель по неповиновению Сукина боится вверить ему судно, и для того велел я выслать его в Россию, чтоб не производить ему по пустому жалованья, а буде со дня отказа ему от команды: кончить определите, то это будет и справедливо и обуздает других, ибо получил уже он за два года 5000 рублей и кроме убытка компании и огорчений правителю ничего не наделал. Г. Сукин отправился в 1804-м году из Охотска ранее "Марии". Ему ведено идти прямо на Кадьяк, но он пошел отыскивать какие-то острова, которыми туманные здесь моря часто обманывают, и мы довольно их видели. Вместо Кадьяка пришел он зимовать на Уналашку и чиниться вытащил судно на берег и расположился жить, занимаясь компанейскими распоряжениями и свадьбами, а промышленных допустил пить и вольничать.

Уналашкинский правитель имел от г. Баранова повеление, что он ожидал на судне "Св. Елисаветы" в людях подкрепления, хотя предписал на Кадьяк, чтоб отправили его немедленно в Ситку, но на случай прихода его в Уналашку, рекомендует и ему такое же исполнение. Правитель объявляет, что ему просит поспешить, но Сукин торопиться не думает. Жить тут понравилось. Наконец, пошли уже от бывших на судне  корабельного подмастерья Попова и мичмана Каршинского протесты, и тогда вышел он в июне месяце, но пошел не в Ситку, а на Кадьяк, искать близ его каких-то по сказкам промышленных островов. На Кадьяке были у него ссоры с офицерами, но кое-как кончилось мировою, и правитель Кадьякский сюда его выпроводил. Подошед к Ситке, посылает он к г. Баранову сообщение (здесь гг. коронные офицеры, не считая себя в подчиненности, рапортов правителю не подают и сносятся сообщениями, наполняя их всевозможными дерзостями), которое уведомляет, что открыл он острова и потому требует незамедлительно приготовить ему другое судно и 24 человека промышленных, в том числе плотников, что надеется открыть он там для пользы компании зверя, что располагается опять зимовать на Уналашке, а оттуда весною к производству промыслов вступить. Г. Баранов, получа подобную пыль, прежде свидания с ним ознакомливается, благодарит его за усердие, обещает вооружить ему судно "Екатерину" убеждая, что теперь не то время, что Ситка в опасности, что поиски в тех параллелях островов никуда не уйдут и что честь открытия всегда ему представится, прося у него журнала его плаванию, чтоб представить главному правлению. Сукин огорчается, в журнале отказывает и пошёл дурачиться. Пришед в порт для выгрузки, не спущает людей, провизии не дают, хочет бить приказчиков по общему праву офицерами над купцом присвояемому, — те бегут к правителю, сей старается в резон ввести и наконец приезд мой прекращает беспокойства. В продолжении времени правитель получает известие, что хуцновские американцы угрожают сделать на возвращающуюся из промысла партию нападения и мне доносит. Я приказываю ему согласно представленной им надобности тотчас отправить судно "Св. Елисавета" с шестью пушками с тем, чтоб только показалось оно в проливе на встречу партии. Сукин медлил нагрузкою балласта. Я велел ему с судна "Марии" дать людей в помощь, но он не велел своим работать. (Здесь уловки задобрять промышленных, которые по развращении нравственности их за чарку водки готовы всех своих перерезать). Наконец, должен сняться с якоря. Говорит, что не налился водою, кормы не все привезены; наконец все дано и между тем уже три дни прошло, но опять нейдет. Спрашиваю: зачем? — Ответ: байдара течет, велел вытащить ее на берег, лавтак был прорван и в час зачинили его. Чтоб прекратить забаву, велел я сказать ему, что буде он на другой день поутру сниматься с якоря, то ему от команды отказано будет. По утру снялся он, но, отошсд несколько миль, бросил якорь. Стоит сутки, ветер благополучный, течение с ним.

Посылаю к нему, чтоб шел он — опять тронулся и — опять бросил якорь. Видя, что расположился дразнить весьма не в пору, когда мы в критических положениях и более 600 человек русских и кадьякцев, так сказать у американцев под ножами, принужден был я послать лейтенанта Хвостова с ордером от г. Баранова, чтоб сдал он инструкцию и судно мичману Карпинскому, а сам явился ко мне немедленно. Хвостов находит, что судно дрейфует, спрашивает Карпинского, зачем нейдут они? — Спросите начальника. — Где он? — Спит и добудиться не можно. Кое как добудились. Сукин прочел бумагу, отвечает, что для чего стоит он, — причины ему одному известны, а увидя Баранова подпись, рвет ордер в клочки и в рот забивает. Потом отбирает у Карпинского инструменты говоря, что они компанейские, но на его отчете, и он расписался в них. Карпинскому идти не с чем и по убеждению уже Хвостова насилу шкалу и транспортир оставил. Сбирает экипаж свой, ему дают ял, и он обещает быть в скором времени. Хвостов возвращается с сим донесением, а Сукин съезжает на берег и в лесу расположился. С шедшею с промысла байдаркою приказывает в порт, чтоб прислали к нему байдару; что Карпинский не дал ему яла и что он в опасности от колошей, а Карпинский с тою же байдаркою доносит, что вступил он в путь свой и что ял ему возвращен от Сукина с тем, что он расположился идти в порт пешком. Байдарка приходит к ночи; люди только что с работ сошли; сделался проливной дождь, и я не велел беспокоить их для сего беспутного человека и людей подвергать опасности, но по утру со светом вдруг отправились за ним. Привозят Сукина, нейдет ко мне. Велел его позвать — явился. Побранил его и тем дело кончилось. Истребовал журнал его, в нем ни лет ни примет. Спрашивал, для чего шел на Кадьяк, а не в Ситку? Говорит, что воды не было, но о расходе ее в журнале не упомянуто, а пассажиры его уверяют, что было ее с избытком. Я приказал журнал отправить в подлиннике, и морской человек увидел в нем такие действия, которые по силе ветров ни с чем несообразны, а из прилагаемой его и об нем переписке, удостоверитесь в истине слов моих. Прочел неслыханные в благоустроенном правлении происшествия других, приказал я правителю все записывать, и главнейшие из них доставить всем для сведения, покорнейше прося с моей стороны хранить их в секрете и в вознаграждение собственных трудов моих не производил ни малейшего следствия. Истинно во весь век мой не удалось мне быть свидетелем подобного буйства и пьянства, и я велел вас известить только для того, чтоб были вы сведомы, что переносит правитель ваш; знали, что здесь делается и приступили скорее к образованию областей и постановлению строгих изысканий. Перепившись с кругу и споя промышленных, не ручаюсь, чтоб когда-нибудь сами хуже колошей компанию вовсе не разорили. Я не нахожу средств как исподволь возвратить всех сих молодцов в Россию. Скрутил бы я их давно, ежели б по нравственности промышленных не угрожался гибелью края.

О духовной миссии скажу вам, что она крестила здесь несколько тысяч, но только, что литературно сказать — крестила. Видя нравы кадьякцев несколько смягченными, не отношу я ни мало к трудам миссии, ни ко времени и собственным способностям их. Монахи наши никогда не шли путем иезуитов в Парагвае, где искали развить понятия диких, не умели входить в обширные виды ни Правительства, ни компании. Они купали американцев и когда по переимчивости их они в полчаса хорошо крест положат, то гордились успехами и, далее способностями их не пользуясь, с торжеством возвращались, думая, что кивнул, мигнул и все дело сделано. А от таковой праздности их вмешивались в гражданскую часть правления, называя себя казенною стороною. Беспокойное офицерство употребляло их орудием против правителя, и кроме огорчения весь край угрожался гибелью. Я скажу вам один пример: при восшествии Государя на престол монахи, не сказав правителю, послали повсеместно предписания, чтоб все народы съезжались на Кадьяк для принесения верноподданнической присяги. В Кадьяке кормов не было, а ежели б правитель не успел рассылкою людей своих отвратить съезд их, то несколько тысяч людей, собравшись, от одного бы голоду всех перерезали. Наконец, не сказав правителю, отправлялись куда вздумают... На полуострове Аляске завелся было на острове Илямне, что названо озером Шелихова, торг с горными народами великие пользы открывавший, монах Ювеналий тотчас улетел туда для проповеди, крестил их насильно, венчал, отнимал девок у одних и отдавал другим. Американцы все буйство его и даже побои долго сносили, но наконец опомнились, что этого урода и избавиться можно и, посоветовавшись между собой, кончили тем, что убили преподобного, да об нем и жалеть бы нечего, но принесли в жертву ожесточению своему и всю артель русских и кадьякцев, не оставя ни одного живого. С тех пор народы сии питают мщение и притом боятся водворения русских, которые хотя мало оплошали, то уже нет пощады, и в прошедшем году опять русских убили. Я сказал святым отцам, что буде они шаг без воли правителя сделают и вмешаются во что-либо гражданское, то дано от меня повеление выселять такого преступника в Россию, где за нарушение общего спокойствия будет он расстрижен и примерно наказан. Они плакали, валялись в ногах, говорили, что научили их чиновники и обещали вести себя так, что правитель всегда с похвалою об них отзываться будет. Сделав сие увещание им келейно и в присутствии отца Гедеона, после обходился я с ними со всем уважением духовному сану их приличным, и монахи мои почувствовали дурноту свою, из кожи рвутся показать компании услуги и в земледелии и в воспитании юношества. К последнему отменно способен отец Нектарий, которому поручил я дирекцию над училищем и обещал в штате заложить ему жалование, которое действительно принадлежит ему за труды его, а отцу Герману отделил 20 мальчиков для обучения практическому земледелию, брав их с собою на Еловый остров для произведения над посевом хлеба опытов, разведения картофеля и огородных овощей, обучения к изготовлению грибов и ягод впрок, вязания неводов, приготовление рыбных припасов и тому подобного, возвращения их на зиму в училище, где будут учиться читать, писать и катехизису. Сим средством надеюсь я первые 20 семей вам земледельцев приготовить и думаю, что мальчики, привыкнув к трудам, доставят компании прочных и грамотных хлебопашцев.

Далее объяснил им, в чем состоит обязанность миссии; стыдил, что не знают они американского языка по сие время, что должны достигнуть, чтоб не только молитвы, но и самые проповеди на американском языке сочиняемы были. Поручил им собирать словарь, чтоб не быть жертвою иногда со всем противного толмачами перевода, но как всякое новое дело медведем кажется, то между тем приступил я сам к сочинению словаря сего, который довольных мне трудов стоил и который при сем прилагая, покорнейше прошу напечатать в пользу американских училищ и, переплетя его, сюда выслать. (Всякий в Службу компании в Америку отправляющийся несомненно возьмет в правлении экземпляр; а из здесь находящихся грамотные все иметь желают. Нужно, чтоб всегда были экземпляры в Сибирских конторах).

Я надеюсь, по новости его он и в Отечестве поразойдется и, положа с него несколько процентов, составится хоть малая для воспитанников сумма. В рассуждении же миссии изволите видеть, что введена она в настоящие и приличные правила.

Коснувшись воспитанников, дополню еще к содержанию их способы. Благодетельный г. Баранов подписал в пользу училища 5 акций. Я считаю, что данные от компании покойному отцу Иосифу 15 акций можно также обратить на богоугодное дело сие, и тогда будет у воспитанников 20 акций, но как акция доставляет приход периодически через два года, а воспитанники требуют содержания ежегодно, то должно компании заменить их капиталом наличным и на счета акционеров скупить их, сделав сии акции общественными и деля с них прибыль на всех акционеров вообще.

При нынешних недостатках и ропоте людей посудите о неприятном положении Александр Андреевича, который хотя все затруднения преодолевать умеет и собою всем промышленным пример подает, но ежечасные оскорбления служащего в компании офицерства, решили твердо как его, так г. Кускова, а за ними и других оставить край сей. Здесь нет теперь начальства, всякий командир судна или верфовой работы считает себя отделенным начальством от компании. И так чего ожидать можете? Правитель, будучи хозяином области, распределя по надобности и способностям малое число вверенных ему людей, не смеет, как бы нужды хозяйственные не потребовали, ни одного человека взять у них, тотчас угрозы линьками и промышленные, сколь не в строгой были субординации, ежедневно к правителю теряют уважение. Компания между тем за свои деньги купила себе лихо и всюду в производстве дел ее от неповиновения получает отставку, терпит невозвратный убыток. И так, что наконец изо всего этого выйдет, я и определить не умею. Энтузиазм г. Баранова все еще так велик, что я, несмотря на ежедневные отказы его, все еще хочу себя польстить, что он может быть еще и останется, буде компания подкрепит его настоящим правом начальника и кончит переписку вздорных сообщений в доказательство, что все ему здесь повиноваться должно, но следует на сие испросить Высочайшую волю докладов компании, которым, не именуя лиц, всеподданнейше представить, что главное правление, соответственно великим намерениям Монарха, приступая к образованию областей Американских в приличный благоустройству вид, предварительно испрашивает до поднесения штатов утвердить правителя областей ее на основании губернаторского наказа на равном праве начальственном. А без Высочайшей конфирмации смею удостоверить, что правления компании не послушают да без гарнизона еще и в том сомневаюсь потому, что водочные вопросы не допущают ничего порядочного обсуживать, а в буйную голову можно ли словами поселить уважение к пользам Отечества? В доказательство неумеренной жизни и приказал я правителю доставить вам реестры о заборе гг. офицеров, и вы увидите, что у иного за год вперед водкой выпито. Потребуйте реестров о заборах в Камчатке, Охотске, Кадьяке, вы тоже одну водку увидите, а по охоте к ней не ошибетесь в заключении вашем и о поведении их. Хотите еще лучше удостовериться? — Потребуйте изо всех мест описания жизни их и пребывания и я головою отвечаю вам, что повсюду, где ни погостили, не однажды стекла были у приказчиков ваших выбиты, но я прошу вас хранить донесения мои в величайшем секрете, утвердите порядок и взыскания, и тогда они в обязанности их лучше удостоверятся. Истинно пользы Отечества вынудили меня и на сей раз слишком быть чистосердёчну. И также думайте, милостивые государи мои, чтоб заборы их  были от дороговизны. Здесь дорогие вещи выставлены на вещи .низким людям, но харчевые припасы, сколь ни мало их против охотских цене, и зато рыба и дичь, даром получаемая, служит : великою заменою и можно сказать одно наводит на другое, да и много ли человеку на прокормление его надобно? От столь великого жалования коли не более, то верно половина могла ! бы свободно у них оставаться, но когда всякий день по два да г по три штофа водки выпивают, то никакого трактомента не I будет достаточно. Г. Сукин по сие число более наперед забрал нежели 3000 рублей, но главная статья водка, как то увидите из реестра. Ныне запретил я уже отпущать ему более, потому что сентября 2-го уже ему от команды отказано, по другой еще в службе компании находящимся производится для того, что по самовластию их откажутся от командования судами и как . люди все вольные, то новая компании последует растройка. Унять же чем да и некому, потому что сколь ни стараюсь я убедить Высочайшую доверенность к лицу моему, но говорят, ; что это еще в Камчатке решено что все пустое, и я кое-как борюсь с ними, день послушны, а как гад забродил, ругают без пощады и однажды переругались было пьяные до смерти, так что я ночью бросился на помощь и едва меня и Баранова не застрелили, но к счастью вырвали мы из рук заряженные пистолеты.

Истинно стыдно и прискорбно описывать как далече язва неповиновения распространилась. Я осудил уже себя на великое терпение, чтоб только достигнуть меты моей и как унять их нет способов, то должен сносить все, чтоб горше не вышло. Здесь нет никакой команды, одни промышленные — народ пьяный и буйный и еще слава богу, что они в некотором повиновении, зачем весьма осторожно наблюдаем, но буде при всем том случится мне быть жертвою буйства, то может быть кто-нибудь из добрых соотчичей моих пожалеет? И так, кто хочет оставаться здесь? Но о г. Баранове скажу вам, что потеря сего человека для здешнего края есть потеря не для компании, но для всего Отечества, и поверьте мне, который честь свою выше жизни ставит, что с лишением г. Баранова лишитесь вы великих способов к произведению в действо тех обширных планов, к которым столь верный путь проложили труды его. Имя почтенного старика сего известно в Соединенных Штатах Америки, но, к сожалению, не дошло оно в той мере до его соотчичей, и, получая похвалы от других народов, пьет он между тем от своих горькую чашу и о Боже мой!, все это в столь счастливое правление свершается! Получа от Всемилостивейшего Государя чин коллежского советника, пролил он слезы благодарности, почувствовал цену Монарха и в отдаленных областях чтущего подвиги. Он был тогда на Кадьяке и притом был сражен жестокою скорбью получа о потерянии Ситхи известие. Честолюбие ободрило силы его. "Нет, вскричал он, я награжден, но Ситха потеряна, и я жить не могу! Иду или — умереть, или включить ее в число земель Августейшего моего Благодетеля". Схватя горсть людей, душою ему преданных, полетел к предмету своему, но глубокая осень попрепятствовала, и он достиг Якутата, оставил там г. Кускова довершить прежде начатую им крепость, и поруча ему к будущей весне выстроить два судна, сам той же осени 1803-го году возвратился на Кадьяк, где присутствие его нужно было и, прозимовав, бросился в Якутат, где достойный сотрудник его спустил, выстроил им без всяких мастеров суда "Ростислав" и "Ермак" (последние отправились ныне в Сандвичевы), и тотчас пустился под Ситху, взял ее вновь, водворился и тут же в новом месте положил начало с бостонцами торговли, выменяв у них сколько имел возможности необходимые к подкреплению людей своих вещи. Вот анекдот, достойный истинного россиянина, и буде общество, чувствующее цену великого сего подвига не приступит просить г. Баранову новой у престола награды, то по малой мере ото всех его оскорблений защитить обязано. Не забудьте, милостивые государи мои, что ему близ 60-ти лет, и что в последнее с американцами сражение прострелили ему руку, из которой ныне при мне две кости вынули, а и от прежних трудов и ран силы его до того изнурились, что при всей твердости его духа, скорби и болезни почасту приводят его в отчаяние. Слава его, стихия его, и так удача в предприятии его принесла ему и награду, но не менее и соотчичи должны отдать ему справедливость, чтоб не иметь в потомстве укоризны. Не подумайте, милостивые государи мои, что пристрастно говорю я о г. Баранове. — Отнюдь нет. Быв свидетелем здешних трудностей, знаю я, каких тягостных усилий стоило ему удержание Америки и сколько не чувствую цену важных его подвигов, но в тоже время вижу его недостатки и скажу вам откровенно, что удаление его отсюда будет для компании на сей раз крайне тягостно, ибо при редких познаниях его нет человека лучше ладить с промышленными, но когда области, преобразованые в другой вид, воспринять должны будут, то тот же г. Баранов, не умаляя великих заслуг его и добродетелей, едва ли к управлению края будет достаточен? — Раз, что лета, истощенные силы его не могут ответствовать деятельности, а 2-е, что при всем славолюбии, бескорыстии и редко добрых его качествах, брошен будучи судьбою в кучу буйных умов, должен он находить любовь их и повиновение и поневоле к образу жизни их подделывается, а чрез это, принуждая себя к такому сгибу, в котором ум и сердце его противоречат, приобвык он не уважать такими в людях слабостями, которые с доброй нравственностью несовместимы.

И так буде компания наша должна вступить в важнейшее поприще, то надлежит и людей приготовлять к иному образу мыслей. Эскиз плана моего характеризует и черты начальника. Добрая нравственность, соответствующие подвигу силы, примерное собою поведение, твердость духа, терпеливость, дальновидность, решимость, глубокие сведения — вот свойства званию правителя здесь необходимые; чтож принадлежит до местных познаний, то устроившееся в порядке областного управления каждого чиновника с предметами его должности и пользами компании весьма скоро ознакомит. О г. Кускове скажу вам так же, что по нынешнему положению компании он человек здесь необходимый. Способность, его бескорыстие, предприимчивость и опытные сведения делают его весьма полезным, но не имеет он подобной г. Баранову пылкости ума и требующихся в обширной торговле дальновидностей. По трудолюбию и честным правилам будет всегда он редким исполнителем, но по недостатку политических сведений начальником быть не может. Между тем прошу я исходатайствовать ему чин коллежского асессора, что оградит его коли не от ругательства, то по малой мере от побоев, которым часто он угрожается. Я не сомневаюсь, что Государь Император с благоволением пожалует. Столь правосудный Монарх конечно пожелает, чтоб почаще были случаи к подобным награждениям заслуг, в потомстве громкую славу оставляющих. Я не представляю Его Императорскому Величеству ныне для того, что буду говорить о них при донесении плана моего и думаю, что опоздаю спрашивать, когда общество акционеров примет в настоящем виде Отличное мое к нему уважение и лицом своим исходатайствует. Между тем скажу я, что неоднократно находил я г. Баранова в горьких слезах от того только, что зимующий здесь в порте бостонский капитан и доктор мой нашли здесь пьяную республику тогда, когда Государь, что известно им, желая образовать области и прислал меня уполномоченным. Бога ради приступите скорее к порядку, убедитесь, что не рано. Истинно нет сил удержать буйства, и мы лишимся Америки. Поверьте, что нет личных неудовольствий, когда в единую себе награду повторяю просьбу мою не производить ни малейших следствий. Пусть убедятся они кротостью и почувствовать дурноту свою, а мне за труды мои, ежели что-нибудь они стоить будут, доставьте сим случаем счастье показать им собою пример, до какой степени должен себя выше всего поставить тот, кто беспристрастно желает польз Отечеству.

Стыдно сказать, что нужно в кондициях офицеров постановить особую статью, чтоб они вещей им не принадлежащих отнюдь не касались, но крайность к тому обязывает. Здесь правитель ничего себе выписать не может. Брат его прислал ему из Охотска 9 ведер французской водки и 3 ведра столового вина; они выпиты. Г. Кох по требованию его через 3 года выслал к нему 2-е английских часов, распечатали и бесстыдно носят, отзываясь, что самим надобны и г. Баранов рад, что хотя золотые часы вами присланные получил, не взыскивая уже, что и те отданы распечатанные и были ношены. Словом у них все общее да наше, л с тех пор, как завелось офицерство, бедный и беззащитный класс купцов за свои деньги ничего получить не может и перестал из России выписывать, а старается платя втридорога получать чрез шкиперов из Бостона. Какое лестное состояние. Один из них надававшего компанейской водки прапорщика Кулишова высек плетью и водку выпил. Здесь от офицеров неслыханные насилия, и я насилу, поунял их.

Еще прошу, милостивые государи мои, извинить беспорядок письма моего и взять в вид ваш одно усердие мое к пользе общей. Не занимаясь я ни мало плавностью слога, но единым изложением нужных к сведению, хоть в том успел, когда множество и физических и моральных вмешивалось препятствий. То покрытая корою храмина моя и стужею прерывала упражнения мои; то болезни, которым ныне слишком часто повержен я; то тревога от колошей; то благородное сословие, перепившись, караул кричать изволит; то разные лично мне оскорбления, и я просил бы мысленно облечься в кожу мою. Протаскавшись два года с развращенными нравами и следовательно попривыкнув уже ко всем мерзостям, совсем тем не скажу я, чтоб слишком мне грустно было, занимаясь преобразованием Америки и торговли, быть повсечасно буйством и ругательством развлекаемому. От сильных огорчении моих, сколь не стараюсь я умерять себя, но может быть срывались с пера у меня слишком чистосердечно чувства мои, но я человек, и следовательно, не без слабостей, а притом человек оскорбленный и, как кажется, на оскорбление преданной. И так, буде великие люди: которую судьбою суждение дел моих представлено, сделали себе правило самим Монархом принятое, что обслуживать все по-человечески, то надеюсь, что извинят меня. Впрочем я опять себя волнам поверяю, чтоб спасти от голода ближних моих, или умереть с ними. Старинная пословица, что сытому голодного разуметь мудрено, напомнила мне, что я напрасно здесь распространился, и так заключу искренним  желанием компании всех благ и совершенным почтением, с которым имею честь быть

Милостивого Государя моего
почтеннейший слуга
Николай Резанов