Валаамская Патрологiя
Преп. Герман Аляскинский Валаамская Патрология
ПРИМА ВИТА — первое изданіе Житія было составлено самимъ Игуменомъ Дамаскинымъ и издано Валаамскимъ монастыремъ въ 1868 году, 30 лѣтъ послѣ кончины Прп. Германа. Въ угоду пустыннолюбія Прп. Германа, пустыня его до сегодняшняго дня осталасъ такой же, какъ и была при немъ. Этотъ подлинный удѣлъ монашествующихъ бережно хранилъ какъ тайну самъ первожителъ св. острова, «убогій Германъ», какъ любилъ себя называтъ Преподобный.1. ПРИНОШЕНIЕ ИГУМЕНА ДАМАСКИНА
Въ 1793 году изъ монаховъ Валаамскаго монастыря была составлена первая Духовная Миссiя и отправлена для проповѣди слова Божiя дикимъ обитателямъ сѣверо-западной Америки, которые за десять только лѣтъ передъ этимъ стали поступать въ подданство Россiи. Въ числѣ членовъ этой Миссiи былъ монахъ Германъ.
По отбытiи съ Валаама, время отъ времени, увѣдомляли миссiонеры своихъ братiй о Христѣ о своихъ дѣйствiяхъ. Хотя эти увѣдомленiя, вѣроятно, продолжались во все время пребыванiя валаамскихъ монаховъ въ Америкѣ, но такъ какъ ихъ въ архивѣ монастырскомъ не сохранилось, то Валаамскому монастырю были извѣстны труды и судьба его отдаленныхъ братiй только изъ сочиненiй г. Стурдзы и нѣкоторыхъ другихъ, въ которыхъ за изложенiемъ общаго хода евангельской проповѣди въ Россiйско-Американскихъ владѣнiяхъ и особенно важныхъ случаевъ изъ жизни самихъ проповѣдниковъ, не доставало извѣстiй объ одномъ монахѣ Германѣ. Эти послѣднiя извѣстiя принесены были на Валаамъ въ концѣ 1864 года однимъ богомольцемъ, проживавшимъ около десяти лѣтъ по своимъ надобностямъ въ Америкѣ и лично знавшимъ ближайшаго ученика О. Германа, креола Герасима Иванова Зырянова, разсказъ котораго и переданъ былъ имъ письменно настоятелю Валаамскаго монастыря.
Побуждаемый желанiемъ получить болѣе подробныя свѣденiя о Старцѣ, а частiю и подтвердить свѣденiя, уже сообщенныя, настоятель въ томъ же 1864 году обратился съ письменными просьбами къ высокопреосвященному Иннокентiю, архiепископу Камчатскому и Алеутскому, къ преосвященному Петру, бывшему епископу Ново-Архангельскому, викарiю Камчатской епархiи, и къ ученику монаха Германа, креолу Герасиму Зырянову.
Пока плыли эти просьбы за океанъ, изъ г. Калуги въ 1865 году получено было валаамскимъ игуменомъ письмо отъ Семена Ивановича Яновскаго. Въ этомъ письмѣ г. Яновскiй объяснилъ, что лично зналъ «бывшаго монаха Валаамскаго монастыря, О. Германа, почтеннаго святаго мужа, великаго подвижника», сохранилъ у себя два письма, «какъ драгоцѣнность отъ св. Старца, бывшаго его наставника, котораго память для него священна», и предлагалъ доставить о. игумену какъ названныя два письма, такъ и нѣкоторыя интересныя свѣденiя о жизни Старца. Началась переписка: доставлены свѣденiя о Старцѣ, «составленныя отъ души, со старанiемъ, какъ бы получше и повѣрнѣе», — и вмѣстѣ съ тѣмъ разъяснилось, что сообщившiй ихъ, С. И. Яновскiй, съ 1817 по 1821 годъ былъ главнымъ правителемъ всѣхъ Россiйско-Американскихъ колонiй и что теперь, по его выраженiю, «онъ болѣзненный старецъ, 77-ой годъ ему, стоитъ на краю могилы, — и почему знать, можетъ быть, Господь и жизнь его длилъ, чтобы передать свѣденiя о жизни святаго Старца».
Затѣмъ на письма О. Игумена, отправленныя за океанъ въ 1867 году получены отвѣты. Высокопреосвященный Иннокентiй подтвердилъ сущность чудеснаго избавленiя его отъ потопленiя, по молитвамъ О. Германа, о которомъ избавленiи сообщилъ, между прочимъ, свѣденiе помянутый богомолецъ валаамскiй; а преосвященный Петръ доставилъ свѣденiя о Старцѣ, которыя, какъ онъ самъ подтверждаетъ, по его порученiю собиралъ и написалъ кадьякскiй житель Константинъ Ларiоновъ, достойный довѣрiя. «Я не знаю, — писалъ при этомъ преосвященный О. Игумену, — доставитъ ли вамъ кадьякскiй креолъ Герасимъ Зыряновъ какiя-нибудь свѣденiя объ Отцѣ Германѣ а я со своей стороны поручалъ кадьякскому священнику и кадьякскому уроженцу, креолу Константину Ларiонову написать мнѣ все, что они знаютъ, или отъ другихъ слышали объ О. Германѣ. Что могъ собрать, то при семъ препровождаю къ Вамъ».
Такъ собраны на Валаамѣ вполнѣ достовѣрныя свѣденiя о жизни О. Германа. Въ этомъ неожиданномъ собранiи свѣденiй ровно черезъ 30 лѣтъ послѣ смерти Старца, предрекшаго, что именно въ это время вспомнятъ о немъ, какъ бы слыша его завѣтъ его духовнымъ родственникамъ, обитателямъ любимаго имъ Валаама, мы постараемся теперь, на основанiи исчисленныхъ источниковъ, въ воспоминанiе о блаженномъ нашемъ Отцѣ, изобразить черты его жизни.
2. СЕРПУХОВЪ
Монахъ Германъ происходилъ изъ купцовъ города Серпухова Московской епархiи. Какъ онъ назывался до постриженiя въ монашество и какая была его фамилiя, — неизвѣстно. Съ самыхъ юныхъ лѣтъ онъ имѣлъ великую ревность ко благочестiю [Съ 12-ти лѣтъ живетъ въ Саровѣ.— О. Г. П.] , и 16-ти лѣтъ отъ рожденiя пошелъ въ монахи. Сначала поступилъ онъ въ Троицко-Сергiеву пустынь, лежащую близъ Финскаго залива, на петергофской дорогѣ, въ 15-ти верстахъ отъ С.-Петербурга. Въ то время Сергiева пустынь была приписана къ Троице-Сергiевой Лаврѣ и управлялась строителями, присылаемыми изъ Лавры. Вѣроятно, О. Германъ какъ сосѣдъ г. Москвы, бывалъ въ Москвѣ и посѣщалъ Свято-Троицкую московскую Лавру; тамъ имѣлъ случай узнать о святой отрасли св. Лавры, Троицко-Сергiевой петербургской пустыни, — и это, можетъ быть, и было поводомъ къ поступленiю его въ пустынь.* (см. слѣдующiй №33 Р.П.)
Въ Сергiевой пустыни съ О. Германомъ, между прочимъ, былъ слѣдующiй случай. На горлѣ съ правой стороны подъ бородой образовался у него нарывъ: боль была ужасная, опухоль быстро возрастала и обезобразила все лицо, весьма трудно было глотать, запахъ былъ нестерпимый. Въ такомъ опасномъ положенiи, ожидая смерти, О. Германъ не обратился къ земному врачу, но затворивъ келью, съ теплою молитвою и слезами припалъ онъ предъ образомъ Царицы небесной, прося у Ней исцѣленiя; молился всю ночь, потомъ мокрымъ полотенцемъ обтеръ ликъ пречистой Владычицы и этимъ полотенцемъ обвязалъ свою опухоль; продолжалъ молиться со слезами, въ изнеможенiи заснулъ на полу, и видѣлъ во снѣ, что его исцѣлила Пресвятая Дѣва. Наутро просыпается, встаетъ и къ великому удивленiю находитъ себя совершенно здоровымъ: не прорвавши нарыва, опухоль разошлась, оставивъ по себѣ только малый значокъ, какъ бы въ воспоминанiе чуда. Врачи, которымъ разсказывали объ этомъ исцѣленiи, не вѣрили, доказывая, что необходимо было нарыву или самому прорваться, или быть прорѣзаннымъ; но слова врачей были слова опыта немощи человѣческой, а гдѣ дѣйствуетъ Божiя благодать, тамъ чинъ естества побѣждается. — Такiя явленiя смиряютъ умъ человѣка подъ крѣпкую руку милосердiя Божiя!
3. ВАЛААМЪ
Пять или шесть лѣтъ проживалъ О. Германъ въ Сергiевой пустыни и потомъ перешелъ въ Валаамскiй монастырь, широко раскинувшiйся въ архипелагѣ величественныхъ острововъ, среди необозримыхъ водъ Ладожскаго озера. Всею душою полюбилъ онъ Валаамскую обитель; полюбилъ незабвеннаго настоятеля ея, великаго Старца Назарiя, и всю братiю. «Вашихъ отеческихъ мнѣ убогому благодѣянiй, — писалъ впослѣдствiи О. Назарiю изъ Америки, — не изгладятъ изъ моего сердца ни страшныя непроходимыя сибирскiя мѣста, ни лѣса темныя, ни быстрины великихъ рѣкъ не смоютъ, ниже грозный океанъ не угаситъ чувствъ оныхъ. Я въ умѣ воображаю любимый мною Валаамъ, на него всегда смотрю чрезъ великiй океанъ». Старца Назарiя въ своихъ письмахъ величалъ онъ «преподобнѣйшимъ, любезнымъ своимъ батюшкой», а всю валаамскую братiю — «любезною и дражайшею». Пустынный Еловый островъ, мѣсто своего жительства въ Америкѣ, назвалъ онъ «новымъ Валаамомъ». И, какъ видно, всегда находился въ духовномъ общенiи съ своею духовной родиной; ибо уже въ 1823 году, слѣдовательно черезъ тридцать лѣтъ пребыванiя своего въ предѣлахъ американскихъ, писалъ письма къ преемнику О. Назарiя, Игумену Иннокентiю.
Вотъ что говорилъ о жизни О. Германа на Валаамѣ современникъ его, постриженникъ О. Назарiя и впослѣдствiи игуменъ Валаамскiй, О. Варлаамъ. Отецъ Германъ проходилъ здѣсь разныя послушанiя и, какъ «на все благое уготованный», между прочимъ, былъ посылаемъ въ г. Сердоболь для надзора за работами при производившейся тамъ мраморной ломкѣ. Любили братiя Отца Германа и съ нетерпѣнiемъ дожидались его возвращенiя изъ Сердоболя въ обитель. Испытавъ ревность молодого подвижника, мудрый Старецъ О. Назарiй отпустилъ его на жительство въ пустыню. Пустыня эта находилась въ глухомъ лѣсу, версты полторы разстоянiемъ отъ обители; донынѣ мѣстность ея сохранила названiе «Германово». По праздникамъ приходилъ О. Германъ изъ пустыни въ монастырь. И бывало, на малой вечернѣ, стоя на клиросѣ, прiятнымъ теноромъ пѣвалъ онъ съ братiею припѣвы канона: Iисусе сладчайшiй, спаси насъ грѣшныхъ», «Пресвятая Богородице, спаси насъ», — а слезы градомъ лились изъ его очей.
Во второй половинѣ прошедшаго столѣтiя разширялись предѣлы святой Россiи на сѣверѣ: дѣятельностiю русскихъ промышленниковъ открыты были тогда Алеутскiе острова, составляющiе на великомъ океанѣ цѣпь отъ восточнаго берега Камчатки до западнаго берега сѣверной Америки. Съ открытiемъ острововъ обнаруживалась священная необходимость — просвѣтить свѣтомъ евангельскимъ дикихъ ихъ обитателей. Для этого святаго дѣла, по благословенiю св. Синода, высокопреосвященный митрополитъ Гаврiилъ поручилъ Старцу Назарiю избрать способныхъ людей изъ братiи валаамской. Избрано было десять человѣкъ, въ числѣ ихъ и О. Германъ.
Въ 1794 году отправились избранники изъ Валаама къ мѣсту ихъ великаго назначенiя. Святою ревностью проповѣдниковъ быстро разливался свѣтъ проповѣди евангельской между новыми сынами Россiи: нѣсколько тысячъ язычниковъ приняли христiанство; заведена школа для образованiя новокрещенныхъ дѣтей; выстроена церковь въ мѣстѣ жительства миссiонеровъ; но невѣдомыми судьбами Божьими общiе успѣхи Миссiи были недолговременны. Черезъ пять лѣтъ своей многополезной дѣятельности, вмѣстѣ со своею свитою, потонулъ начальникъ Миссiи, Архимандритъ Iоасафъ, возведенный уже въ санъ архiерея; ранѣе его ревностный Iеромонахъ Ювеналiй сподобился мученическаго вѣнца; прочiе выбывали другъ за другомъ; наконецъ остался одинъ О. Германъ, и ему благоволилъ Господь долѣе всѣхъ собратiй потрудиться подвигомъ апостольскимъ для просвѣщенiя алеутовъ.
4. АЛЯСКА
Мы выше замѣтили, что мѣстомъ жительства О. Германа въ Америкѣ былъ островъ Еловый, названный имъ «Новымъ Валаамомъ». Этотъ островъ проливомъ версты въ двѣ отдѣляется отъ острова Кадьяка, на которомъ построенъ былъ деревянный монастырь [Миссiя] для помѣщенiя членовъ Миссiи и устроена деревянная церковь во имя Воскресенiя Спасителя. Островъ Еловый — небольшой, весь покрытъ лѣсомъ; почти посреди его сбѣгаетъ въ морѣ маленькiй ручеекъ; этотъ-то живописный островъ избралъ для себя О. Германъ мѣстомъ уединенiя, выкопалъ на немъ своими руками пещеру въ землѣ и въ ней провелъ первое цѣлое лѣто. Къ зимѣ близъ пещеры компанiя выстроила для него келью, въ которой и жилъ онъ до смерти, а пещеру обратилъ для себя въ мѣсто могильнаго упокоенiя. Недалеко отъ кельи возвышалась деревянная часовня и деревянный домикъ для помѣщенiя училища и посѣтителей. Передъ кельею раскидывался огородъ. Вотъ все поприще великихъ подвиговъ О. Германа въ теченiе болѣе сорока лѣтъ его жизни! — Здѣсь на огородѣ самъ копалъ онъ гряды; садилъ картофель и капусту, сѣялъ разныя овощи.
Къ зимѣ запасалъ грибы, солилъ и сушилъ ихъ; соль приготовлялъ самъ изъ морской воды или разсола. Плетеный коробъ, въ которомъ носилъ Старецъ съ берега морскую капусту для удобренiя земли, говорятъ, былъ такъ великъ, что трудно было его поднять одному, а О. Германъ, къ удивленiю всѣхъ, переносилъ его съ капустой, безъ посторонней помощи, на далекое пространство. Въ одну зимнюю ночь случайно ученикъ его Герасимъ увидалъ его въ лѣсу, идущаго босикомъ съ такимъ большимъ деревомъ, которое нужно было бы нести четверымъ. Такъ трудился Старецъ, и все, что прiобрѣталъ такими безмѣрными трудами, все это употреблялъ на пропитанiе и одежду для сиротъ — его воспитанниковъ, и на книги для нихъ.
Одежда его была одна зимой и лѣтомъ. Рубашки онъ не носилъ; вмѣсто нея онъ носилъ оленью кухлянку, которую по восьми лѣтъ не снималъ и не перемѣнялъ, слѣдовательно шерсть на ней вся вытерлась и кожа залоснилась. Потомъ — сапоги или башмаки, подрясникъ, ветхая полинялая, вся въ заплатахъ ряса и клобукъ. Въ этой одеждѣ онъ ходилъ вездѣ и во всякую погоду: въ дождь и въ снѣжную мѣтель, и въ бурю зимнюю, и въ сильнѣйшiе морозы.
Постелью ему служила небольшая скамья, покрытая оленьею, вытершеюся отъ времени шерстью; изголовьемъ — два кирпича, которые подъ голою шкурою или равдугой оставались незамѣтными для посѣтителей; одѣяла не было, его замѣняла деревянная доска, лежавшая на печкѣ. Эту доску самъ О. Германъ назвалъ своимъ одѣяломъ, завѣщавъ ею покрыть его смертные останки; она была совершенно въ ростъ его. «Въ бытность мою въ кельѣ О. Германа, — говоритъ креолъ Константинъ Ларiоновъ, — я грѣшный сидѣлъ на его постели, — и это считаю верхомъ моего счастiя!»
Случалось О. Герману бывать въ гостяхъ у правителей компанiи и въ бесѣдахъ душеспасительныхъ съ ними просиживать до полуночи и даже за полночь; но ночевать онъ не оставался у нихъ и, несмотря ни на какую погоду, всегда уходилъ къ себѣ въ пустыню. Если же по какому-либо особенному случаю и нужно было ему ночевать внѣ кельи, то утромъ находили постель, постланную для него, совершенно нетронутой и Старца всегда неспавшимъ. Точно такъ и въ своей пустыни, проведши ночь въ бесѣдѣ, не предавался онъ отдохновенiю.
Ѣлъ Старецъ весьма мало. Въ гостяхъ, чуть отвѣдавъ какого-либо кушанья, оставался онъ безъ обѣда; въ кельѣ очень малая часть небольшой рыбы или овощей составляла весь его обѣдъ.
Тѣло его, изнуряемое трудами, бдѣнiемъ и постомъ, сокрушали 15-фунтовыя вериги. Эти вериги въ настоящее время хранятся въ часовнѣ, гдѣ за образомъ Божiей Матери найдены были онѣ послѣ смерти Старца, какъ говорятъ одни, или откуда онѣ сами выпали, какъ поясняютъ другiе.
Разсказывая о такихъ подвигахъ О. Германа, ученикъ его, алеутъ Игнатiй Алигьяга, прибавлялъ: «Да, трудную жизнь велъ апа (дѣдушка), и никто не можетъ подражать его жизни!»
Описанныя нами черты изъ жизни Старца касаются, такъ сказать, внѣшняго его дѣланiя. Главное же дѣло его, говоритъ преосвященный епископъ Петръ, «было упражненiе въ подвигахъ духовныхъ, въ уединенной кельѣ, гдѣ никто его не видалъ; только внѣ кельи слышали, что онъ пѣлъ и совершалъ богослуженiе по монашескому правилу». Такое свидѣтельство преосвященнаго подтверждаетъ и слѣдующiй отвѣтъ самаго О. Германа. Старца спрашивали: «Какъ Вы, Отецъ Германъ, живете одни въ лѣсу? Какъ не соскучитесь?» Онъ отвѣчалъ: «Нѣтъ! Я тамъ не одинъ! Тамъ есть Богъ, какъ и вездѣ есть Богъ! Тамъ есть Ангелы святые! И можно ли съ ними соскучиться? Съ кѣмъ же лучше и прiятнѣе бесѣда, съ людьми или съ Ангелами? Конечно, съ Ангелами!»
Какъ смотрѣлъ О. Германъ на туземныхъ жителей Америки, какъ понималъ свое отношенiе къ нимъ и какъ сочувствовалъ ихъ нуждамъ, выражаетъ онъ самъ въ одномъ письмѣ къ бывшему правителю колонiй Яновскому.
«Любезному нашему Отечеству, — писалъ онъ, — Творецъ какъ будто новорожденнаго младенца дать изволилъ край сей, который еще не имѣетъ ни силъ къ какимъ-нибудь познанiямъ, ни смысла; требуетъ не только покровительства, но по безсилiю своему и слабаго ради младенческаго возраста — самаго поддержанiя; но и о томъ самомъ не имѣетъ еще способностей кому-либо сдѣлать свою просьбу. А какъ зависимость сего народнаго блага небеснымъ Провидѣнiемъ, неизвѣстно до какого времени, отдана въ руки находящемуся здѣсь россiйскому начальству, которое теперь вручилось нашей власти, — сего ради я, нижайшiй слуга здѣшнихъ народовъ и нянька, отъ лица тѣхъ предъ вами ставши, кровавыми слезами пишу вамъ мою просьбу. Будьте намъ отецъ и покровитель. Мы всеконечно краснорѣчiя не знаемъ; но съ нѣмотою младенческимъ языкомъ говоримъ: «Отрите слезы беззащитныхъ сиротъ, прохладите жаромъ печали тающiя сердца, дайте разумѣть, что значитъ отрада!»
Какъ чувствовалъ Старецъ, такъ и поступалъ. Предстательствовалъ онъ всегда передъ начальствомъ за провинившихся, заступалъ обижаемыхъ, помогалъ нуждающимся, чѣмъ только могъ, — и алеуты обоего пола и дѣти ихъ часто посѣщали его. Кто просилъ совѣта, кто жаловался на притѣсненiе, кто искалъ защиты, кто желалъ помощи: каждый получалъ отъ Старца возможное удовлетворенiе. Разбиралъ онъ ихъ взаимныя непрiятности, старался всѣхъ мирить; особенно въ семействахъ заботился возстанавливать согласiе. Если не удавалось помирить мужа съ женой, Старецъ на время разлучалъ ихъ. Необходимость такой мѣры онъ самъ объяснялъ такъ: «Пусть лучше врозь живутъ да не дерутся и не бранятся; а то, повѣрьте — страшно, если не развести; были примѣры, когда мужъ убивалъ жену или жена изводила мужа!» Особенно любилъ О. Германъ дѣтей; надѣлялъ ихъ сухариками, пекъ имъ крендельки, и малютки ласкались къ Старцу. Любовь О. Германа къ алеутамъ доходила до самоотверженiя.
На кораблѣ изъ Соединенныхъ Штатовъ занесена была на о. Ситху, а оттуда на о. Кадьякъ, повальная, заразительная, смертельная болѣзнь, или язва. Она начиналась жаромъ, сильнымъ насморкомъ и удушьемъ, и оканчивалась колотьемъ; въ три дня человѣкъ умиралъ. Не было на островѣ ни доктора, ни лѣкарствъ. Болѣзнь разливалась по селенiю, быстро охватывала окрестности; она дѣйствовала на всѣхъ, даже и на грудныхъ дѣтей. Смертность была такъ велика, что три дня нѣкому было копать могилы, — и тѣла валялись незакрытыми! «Я, — говоритъ самовидѣцъ, — не могу представить себѣ ничего печальнѣе и ужаснѣе того зрѣлища, которымъ я пораженъ былъ, посѣтивши алеутскiй кажимъ! Это большой сарай, или казарма, съ нарами, въ которомъ живутъ алеуты со своими семьями; въ немъ помѣщалось до ста человѣкъ. Здѣсь одни уже умерли и остыли и лежали подлѣ живыхъ; другiе кончались: стонъ, вопль, раздирающiй душу! Я видѣлъ матерей уже умершихъ, по охладѣвшимъ грудямъ которыхъ ползало голодное дитя, тщетно съ воплемъ искавшее себѣ пищи… Кровью обливалось сердце отъ жалости! Кажется, если бы кто могъ достойно кистью изобразить весь ужасъ этой печальной картины, тотъ и въ ожесточенной душѣ возбудилъ бы страхъ смерти. Во все время этой грозной болѣзни, продолжавшейся, съ постепеннымъ умаленiемъ, цѣлый мѣсяцъ, О. Германъ, не щадя себя, неутомимо посѣщалъ больныхъ, увѣщевалъ ихъ терпѣть, молиться, приносить покаянiе, или приготовлялъ ихъ къ смерти.
5. НОВО-ВАЛААМСКIЙ МОНАСТЫРЬ
Особенно старался Старецъ о нравственномъ преспѣянiи алеутовъ. Съ этой цѣлiю для дѣтей — сиротъ алеутскихъ устроено было имъ училище; онъ самъ училъ ихъ закону Божiю и церковному пѣнiю. Съ этой цѣлiю въ часовнѣ, близъ его кельи, въ воскресные и праздничные дни собиралъ онъ алеутовъ для молитвы. Здѣсь часы и разныя молитвы читалъ для нихъ ученикъ его, а самъ Старецъ читалъ Апостолъ, Евангелiе и устно поучалъ ихъ; пѣли же его воспитанницы, и пѣли очень прiятно. Любили алеуты слушать наставленiя О. Германа, и во множествѣ собирались къ нему. Увлекательны были бесѣды Старца, и съ чудною силою дѣйствовали онѣ на слушателей. Объ одномъ изъ такихъ благодатныхъ впечатлѣнiй своего слова пишетъ онъ самъ.
«Слава судьбамъ святымъ милостиваго Бога! Онъ непостижимымъ Своимъ промысломъ показалъ мнѣ нынѣ новое явленiе, чего здѣсь, на Кадьякѣ я, двадцать лѣтъ живши, не видалъ. Нынѣ послѣ Пасхи одна молодая женщина, не болѣе двадцати лѣтъ, по-русски хорошо говорить умѣющая, прежде меня совсѣмъ не знавшая, никогда не видавшая, пришла ко мнѣ и, услышавъ о воплощенiи Сына Божiя и о вѣчной жизни, столько возгорѣла любовiю ко Iисусу Христу, что никакъ не хочетъ отъ меня отойти и сильною просьбою убѣдила меня противъ моей склонности и любви къ уединенiю, несмотря ни на какiя предлагаемыя ей отъ меня препятствiя и трудности, принять ее, и болѣе уже мѣсяца у меня живетъ и не скучаетъ. Я, съ великимъ удивленiемъ смотря на сiе, поминаю слово Спасителя: что утаено отъ премудрыхъ и разумныхъ, то открыто младенцамъ». — Эта женщина жила у Старца до его смерти; она наблюдала за благонравiемъ дѣтей, учившихся въ его училищѣ, и онъ умирая завѣщалъ ей жить на Еловомъ, и когда она скончается, похоронить ее при его ногахъ. — Называлась она Софья Власова.
О характерѣ и силѣ бесѣдъ Старца Я[новскiй] пишетъ: «Мнѣ было тридцать лѣтъ, когда я встрѣтился съ О. Германомъ. Надо сказать, что я воспитывался въ морскомъ корпусѣ, зналъ многiя науки и много читалъ; но, къ сожалѣнiю, науку изъ наукъ, т.е. законъ Божiй, едва понималъ поверхностно, и то теоретически, не примѣняя къ жизни, и былъ только по названiю христiанинъ, а въ душѣ и на дѣлѣ — вольнодумецъ, деистъ. Тѣмъ болѣе я не признавалъ божественности и святости нашей религiи, что перечиталъ много безбожныхъ сочиненiй Вольтера и другихъ философовъ 18-го вѣка. Отецъ Германъ тотчасъ замѣтилъ это и пожелалъ меня обратить. Къ великому моему удивленiю, онъ говорилъ такъ сильно, умно, доказывалъ такъ убѣдительно, что, мнѣ кажется, никакая ученость и земная мудрость не могли бы устоять противъ его словъ. Ежедневно бесѣдовали мы съ нимъ до полночи, и даже заполночь, о любви Божiей, о вѣчности, о спасенiи души, о христiанской жизни. Сладкая рѣчь неумолкаемымъ потокомъ лилась изъ устъ его!.. Такими постоянными бесѣдами и молитвами святаго Старца Господь совершенно обратилъ меня на путь истины, и я сдѣлался настоящимъ христiаниномъ. Всѣмъ этимъ я обязанъ О. Герману: онъ мой истинный благодѣтель».
«Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, — продолжаетъ Я[новскiй], — О. Германъ обратилъ одного морского капитана Г[егемайстера] изъ лютеранской вѣры въ Православiе. Этотъ капитанъ былъ весьма образованъ; кромѣ многихъ наукъ, онъ зналъ языки: русскiй, нѣмецкiй, французскiй, англiйскiй, итальянскiй и нѣсколько испанскiй, — и за всѣмъ тѣмъ онъ не могъ устоять противъ убѣжденiй и доказательствъ О. Германа: перемѣнилъ свою вѣру и присоединенъ къ Православной Церкви чрезъ миропомазанiе. Когда отъѣзжалъ онъ изъ Америки, Старецъ при прощанiи сказалъ ему: «Смотрите, если Господь возьметъ Вашу супругу у Васъ, то Вы никакъ не женитесь на нѣмкѣ если женитесь на нѣмкѣ, она непремѣнно повредитъ Ваше православiе». Капитанъ далъ слово, но не исполнилъ его. Предостереженiе Старца было пророчествомъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ дѣйствительно умерла жена у капитана, и онъ женился на нѣмкѣ вѣроятно, оставилъ или ослабилъ вѣру, и умеръ скоропостижно, безъ покаянiя.
Далѣе говоритъ Я[новскiй]: «Однажды пригласили Старца на фрегатъ, пришедшiй изъ С.-Петербурга. Капитанъ фрегата былъ человѣкъ весьма ученый, высокообразованный; онъ былъ присланъ въ Америку по Высочайшему повелѣнiю для обревизованiя всѣхъ колонiй; съ капитаномъ было до двадцати пяти человѣкъ офицеровъ, такъ же людей образованныхъ. Въ этомъ-то обществѣ сидѣлъ небольшаго роста, въ ветхой одеждѣ, пустынный монахъ, который своею мудрой бесѣдою всѣхъ образованныхъ собесѣдниковъ своихъ привелъ въ такое положенiе, что они не знали, что ему отвѣчать. Самъ капитанъ разсказывалъ: «Мы были безотвѣтны, дураки предъ нимъ!» О. Германъ сдѣлалъ всѣмъ имъ одинъ общiй вопросъ: «Что вы, господа, болѣе всего любите и чего бы каждый изъ васъ желалъ для своего счастiя?» Посыпались разные отвѣты. Кто желалъ богатства, кто — славы, кто — красавицу жену, кто — прекраснаго корабля, на которомъ бы онъ начальствовалъ, и такъ далѣе въ этомъ родѣ. «Не правда ли, — сказалъ имъ на это О. Германъ, — что всѣ ваши разнообразные желанiя можно привести къ одному, — каждый изъ васъ желаетъ того, что, по его понятiю, считаетъ онъ лучшимъ и болѣе достойнымъ любви?» — «Да, такъ!» — отвѣчали всѣ. «Что же, скажите, — продолжалъ онъ, — можетъ быть лучше, выше всего, всего превосходнѣе и по преимуществу достойнѣе любви, какъ не Самъ Господь нашъ исусъ Христосъ, Который насъ создалъ, украсилъ такими совершенствами, всему далъ жизнь, все содержитъ, питаетъ, все любитъ, Который Самъ есть Любовь и прекраснѣе всѣхъ человѣковъ? Не должно ли же поэтому превыше всего любить Бога, болѣе всего желать и искать Его?» Всѣ заговорили: «Ну, да! Это разумѣется!» «Это само по себѣ!» — «А любите ли вы Бога?» — спросилъ тогда Старецъ. Всѣ отвѣчали: «Конечно, мы любимъ Бога. Какъ не любить Бога?» — «А я, грѣшный, болѣе сорока лѣтъ стараюсь любить Бога, и не могу сказать, что совершенно люблю Его», — возразилъ имъ О. Германъ, и сталъ доказывать, какъ должно любить Бога. «Если мы любимъ кого, — говорилъ онъ, — мы всегда помнимъ того, стараемся угодить тому, день и ночь наше сердце занято тѣмъ предмѣтомъ. Такъ ли же вы, господа, любите Бога? Часто ли вы обращаетесь къ Нему, всегда ли помните Его, всегда ли молитесь Ему и исполняете Его святые заповѣди?» — Должны были признаться, что нѣтъ! «Для нашего блага, для нашего счастья, — заключилъ Старецъ, — по крайней мѣрѣ, дадимъ себѣ обѣтъ, что отъ сего дня, отъ сего часа, отъ сей минуты мы будемъ стараться любить Бога уже выше всего, и исполнять Его святую волю!» Вотъ какой умный, прекрасный разговоръ велъ О. Германъ въ обществѣ безъ сомнѣнiя этотъ разговоръ долженъ былъ запечатлѣться въ сердцахъ слушателей на всю ихъ жизнь!
Вообще О. Германъ былъ словоохотливъ; говорилъ умно, дѣльно и назидательно, болѣе всего о вѣчности, о спасенiи, о будущей жизни, о судьбахъ Божiихъ; много разсказывалъ изъ житiй святыхъ, изъ пролога, но никогда не говорилъ ничего пустого. Такъ прiятно было его слушать, что бесѣдующiе съ нимъ, даже и алеуты и ихъ женщины увлекались бесѣдою и нерѣдко только съ разсвѣтомъ дня, какъ бы нехотя, оставляли его, свидѣтельствуетъ креолъ Константинъ Ларiоновъ.
Я[новскiй] подробно описываетъ наружность О. Германа. «Живо помню я, — говоритъ онъ, — всѣ черты сiявшего благодатiю лица Старца, его прiятную улыбку, кроткiй привлекательный взоръ, смиренный тихiй нравъ и его привѣтливое слово. Онъ былъ росту небольшаго, лицо имѣлъ блѣдное, покрытое морщинками; глаза сѣро-голубые, исполненные блеска, и на головѣ у него было немного сѣдыхъ волосъ. Рѣчь его была негромкая, но весьма прiятная». Изъ бесѣдъ своихъ со Старцемъ Я[новскiй] приводитъ два случая. «Однажды, — пишетъ онъ, — я прочелъ О. Герману оду «Богъ» Державина. Старецъ удивился, восхитился, и просилъ прочесть ее еще разъ: я повторилъ. «Неужели это простой ученый писалъ?» — спросилъ онъ. «Да, ученый, поэтъ, — отвѣчалъ я. «Это по вдохновенiю Божiю писано», — сказалъ Старецъ.
«Въ другой разъ я разсказывалъ ему, какъ испанцы въ Калифорнiи захватили въ плѣнъ 14 человѣкъ алеутовъ и iезуиты [Францiсканцы] принуждали ихъ всѣхъ принять католическую вѣру; на что алеуты никакъ не соглашались. «Мы — христiане», — говорили они. «Неправда, вы — еретики, схизматики, — возражали iезуиты, — и если вы не согласитесь принять нашу вѣру, то мы васъ всѣхъ замучимъ». Затѣмъ алеуты по два человѣка до вечера были размѣщены по темницамъ. Вечеромъ съ фонаремъ и зажженными свѣчами пришли iезуиты въ темницу, и стали снова убѣждать бывшихъ въ ней двухъ алеутовъ къ принятiю католической вѣры. «Мы — христiане, — былъ отвѣтъ алеутовъ, — и не перемѣнимъ своей вѣры!» Тогда iезуиты стали ихъ мучить, сперва однаго, а другой былъ свидѣтелемъ. Отрѣзали у алеута по одному суставу у пальцевъ на ногахъ, потомъ — по другому, далѣе по одному суставу у пальцевъ на рукахъ, затѣмъ по другому, потомъ отрубили ступни ногъ, кисти рукъ, — кровь лилась, мученикъ терпѣлъ и твердилъ одно: «Я — христiанинъ». И въ такихъ мученiяхъ отъ истеченiя крови скончался. На другой день обѣщали iезуиты такъ же замучить и его товарища, но въ эту ночь было получено повелѣнiе изъ Монтерея, чтобы всѣхъ взятыхъ въ плѣнъ русскихъ алеутовъ немедленно прислать туда подъ конвоемъ, а потому они утромъ всѣ, кромѣ скончавшагося, и были отправлены. Это разсказывалъ мнѣ самовидецъ алеутъ, товарищъ замученнаго, впослѣдствiи бѣжавшiй изъ плѣна; и объ этомъ я тогда же донесъ въ главное правленiе въ С.-Петербургъ. Когда я кончилъ мой разсказъ, О. Германъ спросилъ: «А какъ звали замученнаго алеута?» — «Петромъ, — отвѣчалъ я, — фамилiи не припомню». Старецъ всталъ передъ образомъ, благоговѣйно перекрестился и произнесъ: «Святый новомученикъ Петръ, моли Бога о насъ!»
6. УЧЕНIЕ
Чтобы нѣсколько выразить самый духъ ученiя О. Германа, мы приведемъ слова собственноручнаго письма его.
«Истиннаго христiанина, — писалъ онъ, — дѣлаютъ вѣра и любовь ко Христу. Грѣхи наши нимало христiанству не препятствуютъ, по слову самого Спасителя. Онъ изволилъ сказать: не праведныя прiидохъ призвати, но грѣшныя спасти. Радость бываетъ на небеси о единомъ кающемся болѣе, нѣжели о девятидесяти праведникахъ. Также о блудницѣ, прикасающейся къ ногамъ Его, фарисею Симону изволилъ говорить: «Имѣющему любовь многiй долгъ прощается, а съ неимѣющаго любви и малый взыскивается». Сими разсужденiями христiанинъ долженъ приводить себя въ надежду и радость, и отнюдь не внимать наносимому отчаянiю: тутъ нуженъ щитъ вѣры.
«Грѣхъ любящему Бога ничто иное, какъ стрѣла отъ непрiятеля на сраженiи. Истинный христiанинъ есть воинъ, продирающiйся сквозь полки невидимаго врага къ небесному своему отечеству, по апостольскому слову: отечество наше на небесахъ, а о воинахъ говоритъ: нѣсть наша брань къ плоти и крови, но къ началомъ и ко властемъ (Еф. 6, 12).
«Пустыя вѣка сего желанiя удаляютъ отъ отечества, любовь къ тѣмъ и привычка одѣваютъ душу нашу какъ будто въ гнусное платье; оно названо отъ апостоловъ «внѣшнiй человѣкъ». Мы, странствуя въ путешествiи сей жизни, призывая Бога въ помощь, должны гнусности той совлекаться, а одѣваться въ новые желанiя, на новую любовь будущаго вѣка, и чрезъ то узнавать наше къ небесному отечеству или приближенiе или удаленiе; но скоро сего сдѣлать невозможно, а должно слѣдовать примѣру больныхъ, которые, желая любезнаго здравiя, не оставляютъ изыскивать средствъ для излеченiя себя».
Ничего не искавъ для себя въ жизни, давно уже, при самомъ прибытiи въ Америку, по смиренiю, отказавшись отъ сана iеромонаха и архимандрита, и оставшись навсегда простымъ монахомъ, О. Германъ, безъ малѣйшаго страха предъ сильными, ревновалъ всѣмъ усердiемъ по Богѣ. Съ кроткою любовiю, несмотря на лицо, обличалъ онъ многихъ въ нетрезвой жизни, недостойномъ поведѣнiи и притѣсненiи алеутовъ. Обличаемая злоба вооружалась противъ него, дѣлала ему всевозможныя непрiятности и клеветала на него. Клеветы были такъ сильны, что часто даже люди благонамѣренные въ доносахъ на О. Германа не могли замѣтить лжи подъ покровомъ наружной правды, — и поэтому должно сказать, что только одинъ Господь сохранялъ Старца. Правитель колонiй Я[новскiй], не видавши еще О. Германа, вслѣдствiи однихъ наговоровъ на него, уже писалъ въ С.-Петербургъ о необходимости его удаленiя, объясняя, что онъ будто бы возмущаетъ алеутъ противъ начальства. Священникъ, прiѣхавшiй изъ Иркутска съ большимъ полномочiемъ, надѣлалъ О. Герману много огорченiй и хотѣлъ его отправить въ Иркутскъ; но правитель колонiй Муравьевъ защитилъ Старца. Другой священникъ М. прибылъ на Еловый островъ съ правителемъ колонiй Н. и компанейскими служителями обыскивать келью О. Германа, предполагая найти у него большое имущество. Когда же не нашли ничего цѣннаго, вѣроятно съ дозволенiя старшихъ, служитель Пономарьковъ сталъ топоромъ выворачивать половыя доски. «Другъ мой, — сказалъ ему тогда О. Германъ, — напрасно ты взялъ топоръ; это орудiе лишитъ тебя жизни!» Чрезъ нѣсколько времени потребовались люди въ Николаевскiй редутъ; почему изъ Кадьяка послали туда русскихъ служителей, въ числѣ ихъ и Пономарькова, такъ кенайцы ему, сонному, топоромъ отсѣкли голову.
Много великихъ скорбей понесъ О. Германъ и отъ бѣсовъ. Это онъ самъ открылъ ученику своему Герасиму, когда тотъ, войдя къ нему въ келью безъ обычной молитвы, на всѣ вопросы свои не получилъ отъ него отвѣта и на другой день спросилъ его о причинѣ вчерашняго молчанiя. «Когда я пришелъ на этотъ островъ и поселился въ этой пустыни, — сказалъ ему тогда О. Германъ, — много разъ бѣсы приходили ко мнѣ, какъ будто для надобностей, и въ видѣ человѣческомъ, и въ видѣ звѣрей, и я много потерпѣлъ отъ нихъ и разныхъ скорбей и искушенiй; поэтому-то теперь я и не говорю съ тѣмъ, кто войдетъ ко мнѣ безъ молитвы».
Продолжение
