Игорь Северянин
ОСИЯННЫЙ
о творчестве Алексея Масаинова
Из книги прозы Игорь-Северянин. «Уснувшие весны. Критика. Мемуары. Скитания»
Вошел он в мою рабочую комнату (впрочем, комната это теперь, тогда был кабинет…) и представился:
- Алексей Масаинов.
Лицо открытое, светлое, улыбалось весело и лучисто, голос ясно звенел – как солнце, этот человек взошел, как шампанское взыграл! И сразу я почувствовал к нему живейшее влечение, к нему, такому симпатичному, смелому, восторженному. Не обмануло меня первое впечатление: таким он и оказался впоследствии, когда стал у меня «Своим человеком», постоянно выступал на моих вечерах с лекциями об искусстве и со своими искристыми стихами, когда ездил со мною на концерты в Саратов, Москву, Псков… Его лекции – в особенности на тему: «Поэты и толпа» - произвели фурор, и в одном Петербурге он прочел упомянутую лекцию три раза подряд на моих концертах в зале Городской думы. И надо было видеть, как обыватель, называемый им «Иваном Ивановичем», неистово рукоплескал ему, боясь, очевидно, быть похожим на… обывателя, которого Масаинов разносил за тупоумие, равнодушие и отсталость!.. Это было так весело наблюдать! В те времена я, вообще, любил перед своими стихами просить выступать лекторов, читавших рефераты о моем творчестве, о творчестве русских и иностранных писателей и о задачах искусства. Назову фамилии докладчиков: Н.И. Кульбин, Андрей Виноградов, А. Закржевский, Виктор Ховин, Дм. Крючков, Владислав Ходасевич, Семен Рубанович, Вл. Королевич, Георгий Шенгели и др. Но более других мне по душе был все же Масаинов, хотя я и воздаю должное каждому из референтов.
О, это был блестящий лектор! Сын богатого ярославского купца, не стесняясь в средствах, он много и часто путешествовал, и путешествия были его призванием, возможно мешавшим ему целиком отдаться творчеству. Я выпустил совместно с ним два альманаха («Мимозы льна» и «Острова очарований»), где, кроме нас двоих, никого не было. Кроме того, он принимал участие в альманахе «Винтик», в котором сотрудничали ныне покойный А. Виноградов, А. Толмачев и я. В Журналах он почти не печатался, отдельной книги, к сожалению, так и не удосужился издать, поэтому я лишен удовольствия говорить о его творчестве подробно, имея перед собою только в нескольких образцах.
Живя долгое время в Японии, любимой, он неоднократно пел о ней, и как хороши его стихи о стране Восходящего Солнца! Привожу его «Японию», мне посвященную:
«Душистым вечером гремит |
так звончато |
Концерт фонариков в стране |
Ниппон. |
Ликуй, Япония! Где жизнь |
утонченна, |
Где гейши веселы, там весел звон. |
Вся в озарении, в цветении |
сливовом. |
Ты дышишь влагою, Восходный |
свет. |
Деревья белые! Привет, |
счастливые! |
Деревья алые! И вам привет! |
Как ты изысканна, благоуханная! |
Как ты пленительна, сердца |
пленив! |
Клонитесь грёзово, головки |
пьяные |
Цветов камелии и ветви слив! |
Деревья белые, деревья алые, |
Озвоньте шелестно сады утех. |
Здесь губы женские всегда |
коралловы. |
Здесь гейши веселы, и весел грех. |
Греши, Япония! Весной, |
как зарево, |
Растут слепительно твой смех, |
твой звон. |
О, как блистателен концерт |
фонариков |
На шумных улицах страны |
Ниппон!» |
Есть стихи, которые меня каждый раз воспламеняют и захватывают. И эти – именно такие. Предвижу, что вы будете утверждать о моем влиянии на автора, о его подражании мне. Возможно, но что из этого: разве я сам в свое время не подпадал под влияния? Это – в порядке вещей. Но я хочу подчеркнуть, что не всякое влияние удачно, у Масаинова же его «подвлиянная» поэза вышла безукоризненной: сколько в ней вдохновенья, блеска, колорита, колдовства! О подражании же здесь не может быть и речи: просто он создал нужные ему неологизмы, как например «озвонить», другие же, мои, вроде «грёзово» и «звончато», употребил как удачные – ах, не все ли равно чьи? – достижения. А вот и другое его «японское» стихотворение – «Ойя-Сан»:
«Пойте, нежные гейши, смейтесь |
Над пришельцем далёких стран. |
Ах, играй на длинной флейте, |
Голубая Ойя-Сан! |
Чайный домик светел и лёгок, |
Пахнет сливой, и чай согрет. |
Не гляди ж, не гляди так строго, |
Ойя-Сан, вишневый цвет! |
Косоглазый и странный ребенок |
В пышном платье, в прическе крутой, |
Голосок твой нежен и звонок,- |
Не стыдись же, присядь и спой. |
И задумчивыми глазами |
Мимолетно взглянув вперед, |
Про богиню О-Омиками |
Ойя-Сан поёт, поёт… |
Про твои голубые заливы |
О, Ниппон, звезда островов, |
Про пушистую ветку сливы |
И про вишню, красу садов. |
Цвет камелии – твой маленький ротик, |
Ойя-Сан, Ойя-Сан, стрекоза! |
Ах, на самой высокой ноте |
Опускаешь ты скромно глаза… |
Много стран есть в морях безвестных, |
Где немолчен птичий звон, |
Но чудесней всех стран чудесных |
Светло-радостный остров Ниппон. |
Много дев в городские ворота |
Входят тихо в вечерний туман, |
Но чудесней всех город Киото |
И чудесней всех дев Ойя-Сан!» |
Я нахожу это воистину осиянное произведение восхитительным. Какая ясная легкость, какая прозрачность! И ни с чем не сравнимая тональность, присущая одному Масаинову. Не могу не привести и третьего его шедевра, его любимой мною «Франчески»:
«Покинутая смуглянка, |
Благословенно имя твоё! |
Она была итальянка, |
И звали Франческа её. |
Проносились годы, как птицы, |
И пели колокола. |
На тихом канале Альбрицци |
Она жила и цвела. |
Ты, солнце, в славе и блеске |
Украситель, зиждитель дней, |
Сравнишься ль с глазами Франчески, |
Смелой Франчески моей? |
Как радовался я, влюблённый, |
Как глаза её целовал! |
Помню нежно-зеленый |
Полусонный канал… |
Помню, как гордо-покорно, |
С розой в смуглой руке, |
Приезжала в гондоле черной |
Франческа в черном платке… |
Франческа, пусть знают люди! |
Франческа – чудесный цветок! |
Не твои ли нежные груди |
Целовал я, сбросив платок? |
Не твой ли отец затаённо |
Смотрел на наше окно |
На Calle della Madonna, |
Где нам было так пряно-грешно? |
О, бросившая смело и дерзко |
В сердце храбрых свое копье, |
Одалиска, безумка, Франческа,- |
Благословенно имя твое!» |
Залы гремели восторгом, когда Масаинов читал – и как вдохновенно и блистательно читал! – вышеприведенные поэзы. Просматривая его стихи, я вижу, как в них «бормочут сосны», «стучат насмешливые двери», «бело пустынное всполье», «звезды глядят васильково на землю, «радостно серебряные перья бросают вниз, в индийский океан, веселые дожди», «зеленый кузнечик с легким стрекотом звонким закачелил былинку».., и как, наконец, раскрытая телеграмма лежала на бархате стола:
- Приезжай. В 6 вечера |
мама умерла. |
Как просто! Как пусто! Как больно, |
Ты, Боже, караешь тоской! |
Закрываю невольно |
Глаза дрожащей рукой… |
В мировую войну Масаинов был военным корреспондентом «Биржевых Ведомостей» и «Русского Слова». В 1914 г. из Вильно он прислал мне терцины:
«В злой час, когда от пороха |
туманен |
Безумный мир, приют безумных |
снов, |
Я шлю привет Вам, |
Игорь-Северянин! |
Наполеон рифмованных полков, |
Победоносец, правящий |
всесильно, |
Вам мой напев, властителю веков! |
Слуга войны, в глухом и грустном |
Вильно |
Я позабыл, давно сомкнув уста, |
Свои стихи, кипевшие обильно. |
И лишь для Вас, чьё имя - |
Красота, |
Душа звенит забытыми стихами |
Под светлым знаком Красного |
Креста. |
Да будет мир и вдохновенье |
с Вами! |
Да не устанет сладостно звучать |
Ваш смелый дух, бушующее |
пламя! |
И если смерти чёрная печать |
Мне суждена на чёрном поле |
битвы, |
Я не хочу, я не могу молчать - |
Вам мой восторг и Вам мои |
молитвы. |
И Вам любовь и память |
в смертный час, |
Ловец сердец, искусный |
для ловитвы. |
О, песнопевец, радужный алмаз, - |
Чей гордый блеск так |
нежно-многогранен, - |
О, ювелир цветодарящих фраз, |
Поэт поэтов, Игорь-Северянин!» |
Заканчивая работу и, отправляясь перед обедом на лыжную прогулку по озеру, от всей души грущу, что за последние годы потерял из виду симпатичнейшего человека и выдающегося своего современника.
Озеро Uljaste.
1924 г. III