В центре нашей истории – московский поэт, критик и филолог Борис Алексеевич Масаинов (1900 – 1962), более известный как Борис Анибал1. Младший сын купца из города Данилова, несмотря на экзотическую генеалогию (его бабушка была индианкой из племени танаина2), прожил тихую жизнь отечественного литератора – настолько избавленную от потрясений, насколько это позволяли обстоятельства места и времени. Впрочем, о раннем периоде его биографии сведений у нас немного: обещавшие быть подробными воспоминания «Мое детство в Данилове» обрываются на подготовке к реальному училищу3. Известно, что старший его брат, А. А. Масаинов, в полной мере унаследовавший авантюрный дух предков (аэропланный спорт, кругосветное путешествие, война с большевиками, дружба с Игорем Северяниным, старость в Голливуде), учился в Вологде4 – но, вероятно Борис Алексеевич не успел проследовать по его стопам: с 1917 года семья переселилась в Москву.
Вероятно, первым местом его работы было что-нибудь текстильное, а то и шерстобитное5: десять лет спустя, откликаясь на социальный заказ, он написал книгу «фабричных очерков», обнаружившую глубокое знакомство с темой; в ней он, среди прочего, упоминает: «В 1920 году, во время голода и разрухи, я работал в пошивочных мастерских <…>»6. С этих же пор его имя встречается в литературной хронике: бойкое перо, любовь к литературе и декларативная непочтительность обеспечили ему постоянное место рецензента в нескольких московских журналах7. Некоторое время он проучился в Государственном институте слова, а позже - в Брюсовском институте – по крайней мере, в его некрологе основоположнику имеется и мемуарный фрагмент:
«Впервые я увидел Брюсова в 1920 г., когда в один из унылых вечеров голодной и пустынной Москвы попал в союз поэтов, помещавшийся тогда на Тверской, в кафе «Домино». <…> Позже, в Институте Слова и в Высшем лит.-худ. институте, Брюсов учил нас писать и ценить стихи. Отбросив поэтические «вольности» и вдохновенную безграмотность, с неумолимой логикой, упорно и настойчиво, разъяснял он сущность поэзии. И как справедливо было его замечание, сделанное одной слушательнице, утверждавшей, что в стихах главное – чувство.
- Не знаю, - сказал Брюсов, - что мы будем делать с тем, кто хорошо чувствует, а писать стихи не умеет. Надо уметь выражать себя…»8.
Уроки Брюсова явственно чувствуются в поэтических опытах Масаинова середины 1920-х годов:
СМЕРТЬ
Развеется душа, как дым,
В пыль, в прах, легчайшим, тонким пеплом
И безразличен, недвижим,
С лицом измученным, но светлым,
Земных не видя больше снов,
Не слыша проходящих шумов,
За гранью чисел, дней, веков,
Во мгле, в молчании угрюмом,
Как тень, он сгинет навсегда,
За тем, чтоб преданного тленью,
Земного, краткого цветенья,
Никто не вспомнил никогда.
Москва, 14 ноября 19269
Впрочем, ни одного стихотворения (за исключением нескольких юмористических10) Масаинов при жизни не напечатал, сосредоточившись на журнальной поденщине: ко второй половине 1920-х годов он сделался неутомимым поставщиком рецензий, очерков и пародий для нескольких столичных журналов – «Прожектора», «Нового мира», «Пламени», «30 дней». В первом из них весной 1927 года был размещен не вполне стандартный материал.
Он был озаглавлен «А. П. Чехов. Из записной книжки. 1885 – 1890 гг.» 11 и содержал двадцать четыре прозаических фрагмента и одно стихотворение, датированное 1888 годом. К публикации было сделано два примечания. Первое из них гласило: «Отдельные заметки сообщены мне А. С. Магнитом. – Б. А.». Второе, под текстом публикации: «Выбрал Борис Анибал». Насколько можно судить, материал этот прошел совершенно незамеченным – по крайней мере, в главную чеховскую библиографию, фиксирующую литературу вопроса по состоянию на конец 1920-х годов, он не включен12.
Годом позже в журнале «30 дней» было напечатано продолжение – на этот раз под заголовком «Из записной книжки А. П. Чехова»13 и с подписью «Б. Аннибал» (с двумя «н»). Публикация еще двадцати шести фрагментов и двух стихотворений была предварена предисловием:
«После смерти А. П. Чехова, крупнейшего писателя конца XIX - начала ХХ вв. и мастера короткого рассказа, среди прочего литературного материала осталось несколько записных книжек.
В них мы находим целый ряд записей и заметок литературного характера, касающихся тех замыслов, сюжетов и тем, для которых они были или уже использованы Чеховым в рассказах, или предполагались к использованию.
Таким образом, записные книжки служили писателю как бы литературной кладовой, откуда он черпал материал для своих произведений и куда заносил наиболее интересное из виденного, слышанного, продуманного и пережитого для того, чтобы воспользоваться этим в будущем.
Кроме того, заметки из записных книжек своей лаконичностью, законченностью и выразительностью представляют также и самостоятельный интерес.
Что касается стихотворных шуток писателя, непосредственно примыкающих к тому периоду творчества Чехова, когда он писал юмористические рассказы и сотрудничал в «Стрекозе», то они, подписанные забавными псевдонимами (Индейкин, А. Чехонте и др.), ярко характеризуют этот период.
До сего времени были опубликованы заметки из четырех книжек писателя («Записные книжки А. П. Чехова» изд. ГАХН, М. 1927) и несколько стихотворных шуток в факсимильном воспроизведении («Полн. собрание сочинений», изд. А. Ф. Маркс). Ниже мы приводим новые, еще нигде не опубликованные материалы молодого Чехова, которые, несомненно, привлекут внимание читателей».
В отличие от предыдущего, этот материал попал в поле зрения чеховедов: близилось 25-летие смерти писателя, в связи с чем готовилась ревизия его творческого наследия. В 1929 году в издательстве «Academia» была выпущена книга «Несобранные рассказы», в предисловии к которой упоминались материалы Анибала:
«Необходимо отметить, что недавно была сделана попытка связать с именем Чехова несколько явных подделок. В № 18 «Прожектора» за 1927 год за подписью А. П. Чехова были опубликованы отрывки «Из записной книжки» и «Листок из альбома». Отрывки были датированы 1885 – 1890 гг., а альбомная запись 1888 годом; Борис Анибал, опубликовавший эти строки, указал, между прочим: «отдельные заметки сообщены мне А. С. Магнитом» (?!). В том же году в № 12 журнала «30 дней» тот же Борис Анибал напечатал с пространным предисловием и с подзаголовком «неопубликованные материалы» другие отрывки «Из записной книжки» (1885 – 1899 г.г.) и «Листки из альбома», в которых находилось стихотворение «Ральфик», датированное 11 февраля 1886 года и «Элегия», датированная 2 мая 1887 годом <так!>. И когда редакция «30 дней» потребовала представления автографов, по которым были опубликованы эти материалы, Борис Анибал прислал следующее письмо в редакцию: «В № 12 журнала «30 дней» за 1927 год помещены предоставленные мною материалы «Из записной книжки» А. П. Чехова, однако, мною не было указано с достаточной ясностью то, что они являются литературной пародией, о чем и прошу поставить в известность ваших читателей» («30 дней» 1928 г., № 1, стр. 97). Таким образом, материалы, опубликованные в «Прожекторе», также следует считать фальшивками»14.
Внешне сюжет выглядит исчерпанным – и, насколько можно судить, филологическая наука более не возвращалась к этим материалам. В действительности же история на этом отнюдь не заканчивается.
Начнем с того (хоть для дальнейшего это не принципиально), что никакого покаянного письма Анибала в «30 днях» напечатано не было: более того, ни в 1-м, ни во 2-м, ни в 3-м номерах журнала за 1928 год вообще нет 97-й страницы: журнал заканчивается на 96-й. Не без труда разыскав экземпляр с сохранением издательских обложек, я убедился, что и на задней обложке (где порой оставалось место для служебной информации) ничего похожего на процитированные строки не появлялось. Несмотря на это, сомневаться в существовании процитированного письма у нас нет оснований – но факт его написания не останавливает Анибала от следующих действий.
В сентябре того же 1928 года он представляет в «Московское товарищество писателей» рукопись книги под названием «Лавка древностей» 15. Состав ее весьма эклектичен – сатирические стихотворения («Моей лысине»), пародии на советских писателей, коллекция газетных неловкостей («Великий Пушкин и великий Толстой являются слабыми знатоками Кавказа»), набор исторических анекдотов (взятых по преимуществу, согласно признанию автора, из «Спутника и собеседника великих людей» за 1776 год) – и венчается все это уже известным нам разделом под заглавием «Неопубликованные материалы А. П. Чехова»: здесь с небольшими изменениями объединены обе предшествующие публикации. Сами материалы не сопровождаются ни предисловием, ни комментариями, но на последний лист книги вынесены «Примечания», где, среди прочего, сказано: «Материал для отдельных заметок из записной книжки Чехова дал мне А. С. Магит, как и некоторые из анекдотов»16. Внимательный читатель вероятно, уже заметил, что имя информатора, впервые прозвучавшее в публикации «Прожектора», претерпело важную метаморфозу: теперь в нем нет срединной «н» - и теперь его носитель поддается безусловной идентификации.
Им был Алексей Савельевич Магит17 (1905 – 1965) – филолог, преподаватель русского языка и литературы; он был близким другом К. М. Поливанова и входил в круг молодых писателей, группировавшихся вокруг С. В. Шервинского (я писал о нем чуть подробнее в биографическом очерке о М. С. Шидловском). В архиве Шервинского сохранился документ, подтверждающий участие Анибала в этом кружке – это его письмо с анонсом предстоящего мероприятия:
«В субботу 9 февраля у К. М. Поливанова – литературно-музыкально-вокальный-чугунно-л
Все мы Вас обязательно ждем и надеемся, что Вы придете» 18.
Об многолетней дружбе Магита и Анибала вспоминает и дочь последнего:
«У отца было два близких товарища: Алексей Савельевич Магид <так!> — учитель литературы, и Борис Сергеевич Евгеньев — литератор, который одно время был редактором журнала «Молодая Гвардия». Они часто приходили к нам. Все трое были очень интересными людьми. Так же как отец, они писали стихи, рисовали. Их разговоры можно было слушать часами»19.
Немногочисленные пунктирные сведения о биографии Магита (в основном касающиеся его дружбы с семьей философа Шпета20) не позволяют судить о характере его коллекции книг или рукописей, но сам факт существования таковой неоспорим: несколько лет назад на одном из московских аукционов был выставлен экземпляр «Стихотворений» Тютчева 1868-го года с оттиском его владельческой печатки. (Собственно, принципиален здесь факт наличия последней: экслибрис не заказывают для единичных книг, но только для библиотеки). Впрочем, для нас важнее не то, могла ли гипотетическая записная книжка Чехова храниться в его собрании, а то, каким образом она могла бы в нем оказаться. И здесь редкость фамилии оказывает неоценимую услугу.
Несколько лет назад, комментируя стихи Минаева, я разыскивал сведения о брате Магита – Михаиле Савельевиче – адресате одной из минаевских шуточных дедикаций21. Собрав немногочисленные сведения о его разносторонней натуре (был он титулованным ботаником, самодеятельным художником, приятелем Нины Серпинской и знакомым И. М. Брюсовой), я, среди прочего, предположил, что он – сын значащегося в московских адресных книгах 1920-х годов преподавателя Промышленно-экономического института (МПЭИ) Савелия Наумовича Магита. Когда извилистая фабула нынешней истории вновь привела меня к этой семье, выяснилось, что в окружении Чехова был человек с этой же фамилией и инициалами. Это обстоятельство заслуживало внимания.
В печатном описании чеховской эпистолярии единственное письмо С. Н. Магита было охарактеризовано как «личное»22, что внушало определенные надежды, но вотще – оно оказалось простой запиской:
«Глубокоуважаемый Антон Павлович!
С Вашего позволения напоминаю Вам о своем приезде в Москву, и буду несказанно рад, если Вы не измените своего намерения со мною отобедать где-нибудь в ресторане.
Уважающий Вас С. Магит.
Адрес: Тверская, близ ст. Триумфальных ворот, д. Егорова, Москва» 23.
Более того, начертана она была на обороте визитной карточки, на которой значилось: «Семен Наумович Магит». Это было и хорошо и плохо: версия о тождестве чеховского знакомца и отца братьев Магитов оказывалась несостоятельной, но общее отчество недвусмысленно намекало на родство. Оставалось собрать сведения о корреспонденте автора «Каштанки».
В классическом чеховедении он впервые появляется благодаря упоминанию в эпистолярии Горького: в конце ноября 1901 года тот приглашает Чехова в гости, присовокупляя: «Будет у меня Миролюбов петь, Алексин, Магит, Балабан, Гольденвейзер, Средины, Ярцевы и — больше никого»24. Интересующая нас фамилия поясняется: «Магит Семен Наумович – частный поверенный в Ялте. Близко соприкасался с писательской средой, находившейся в Ялте»25. Ряд сторонних источников добавляет к его облику специфическую черту – оказывается, что он, среди прочего, был певцом – и использовал данный ему от природы бас по назначению, время от времени выступая в любительских концертах26.
Таким образом, если бы мы захотели признать фрагменты записных книжек подлинными, то путь их можно было бы реконструировать следующим образом: от ялтинского знакомого Чехова С. Н. Магита к его одноименному родственнику (вероятно, брату); от того – к сыну и от сына – к его близкому приятелю Масаинову-Анибалу. Убедительность этой конструкции придает еще один документ.
В 1929 году Анибал на волне юбилейного интереса печатает в журнале «Пламя» небольшой материал под названием «Из воспоминаний о Чехове». Переданные в нем истории, касающиеся сценической судьбы «Трех сестер», не слишком интересны, но для нашего сюжета исключительно важна преамбула к ним:
«Летом 1925 года я встретился в Ялте с М., ялтинским старожилом и, в прошлом, другом А. П. Чехова.
Чеховские фотографии с дружескими надписями, рассказы о покойном писателе, его характере и привычках свидетельствовали о том, что М. знал его очень близко» 27.
Конечно, нет сомнений, что речь здесь идет именно о Семене Наумовиче – вопрос лишь в том, насколько эта историко-литературная реконструкция гарантирует подлинность текста.
Известно, что разысканные и опубликованные на сегодняшний день записные книжки датируются 1891-м и следующими годами; вопрос о записях за предшествовавшие годы многократно был предметом дискуссии. Приведем ее обширное резюме:
«Выше уже говорилось, что свою Первую и основную книжку Чехов вел с 1891 года. «Сия книга принадлежит...»- записано в марте, когда он с Сувориным отправился за границу.
Но действительно ли это первая его книжка? Не было ли у нее предшественниц?
А. Б. Дерман так отвечал на этот вопрос: «Всего вероятнее, что записными книжками Чехов начал пользоваться только с 1891 г., со времени первой поездки в Западную Европу, до того же полагался на память» (А. Б. Дерман. Как работал А. П. Чехов. «Новое слово», 1929, № 5, стр. 76. То же мнение высказал он в книге «О мастерстве Чехова». М., «Советский писатель», 1959, стр. 201.).
Е. Н. Коншина высказывала ту же мысль.
...Помню, как я навестил Елизавету Николаевну уже незадолго до ее смерти. Это было в декабре 1970 года. Меня встретила старая, очень старая женщина. Ей трудно было ходить. Она стала пристраивать цветы, искать для них воду, забывая, что хотела только что сделать. Путала слова. Назвала бутылку «банкой». Я даже несколько смутился. Но едва речь зашла о чеховских записных книжках - тут уже Елизавета Николаевна ничего не путала. Она как будто забыла про свои восемьдесят лет. Ей не надо было заглядывать ни в какие бумажки - она помнила все.
Я спросил Елизавету Николаевну, пользовался ли, по ее мнению, Чехов записными книжками до 1891 года. Она ответила очень уверенно: нет, не пользовался.
Тут, однако, не все ясно. Записные книжки Чехова до 1891 года не дошли до нас. Но свидетельства о них есть.
Художник Константин Коровин вспоминает о прогулке в Сокольниках в 1883 году - с Чеховым, с Левитаном. За общей беседой и чаепитием «Антон Павлович вынул маленькую книжечку и что-то быстро записал в ней» (К. А. Коровин. Из моих встреч с А. П. Чеховым. «Литературное наследство», т. 68, «Чехов». М., Изд. АН СССР, 1960, стр. 554. См. также в книге «Константин Коровин вспоминает...». М., «Изобразительное искусство», 1971, стр. 219.).
А. И. Куприн приводит слова матери Чехова: «Бывало, еще студентом Антоша сидит утром за чаем и вдруг задумается, смотрит иногда прямо в глаза, а я знаю, что он уж ничего не видит. Потом достанет из кармана книжку и пишет быстро, быстро. И опять задумается...» (А. И. Куприн. Памяти Чехова. В кн.: «А. П. Чехов в воспоминаниях современников». М., ГИХЛ, 1960, стр. 556.)
О записной книжке Чехова в студенческие годы вспоминают В. А. Гиляровский (В. А. Гиляровский. Жизнерадостные люди. Там же, стр. 112. ). З. Е. Пичугин (З.Е. Пичугин. Из моих воспоминаний. Чехов. «Литературное наследство», т. 68, стр. 544.). А. С. Лазарев-Грузинский, один из весьма добросовестных мемуаристов, так рассказывает о встречах с писателем в середине 80-х годов:
«...когда в Москве я спросил у него о тонкой тетрадке:
- Что это? -
Он ответил:
- Записная книжка. Заведите себе такую ж. Если интересно,- можете просмотреть.
Это был прообраз записных книжек Чехова, появившихся недавно в печати; книжечка была очень маленькая, помнится, самодельная, из писчей бумаги; в ней очень мелким почерком были записаны темы, остроумные мысли, афоризмы, приходившие Чехову в голову» (А. С. Лазарев - Грузинский. Воспоминания. «Русское слово», 1914, 2 июля, № 151 (ср. также: «А. П. Чехов в воспоминаниях современников», стр. 174).).
К. С. Баранцевич говорит в своих воспоминаниях о встречах с Чеховым в 1888 году. Он также отмечает, что писатель делал пометки в специальную книжечку - «Где придется: дома, за обедом, ночью, на ступеньках крыльца». Правда, завершается это свидетельство такими словами: «И эту свою записную книжку <он > должно быть берег и прятал, потому что я никогда ее не видел» (К. С. Баранцевич. К десятилетию со дня смерти А. П. Чехова. «Биржевые ведомости», 1914, 1 июля, веч. вып., № 14231.).
Хотя некоторые из приведенных свидетельств (вроде последнего) мало что доказывают, все-таки создается впечатление, что пользоваться записными книжками Чехов начал довольно рано; во всяком случае - до 1891 года. Воспоминания К. Коровина, А. Лазарева - Грузинского, матери Чехова (в изложении А. Куприна) говорят об этом достаточно определенно.
Однако записные книжки до 1891 года Чехов не сохранил. Значит, они ему в дальнейшем уже не понадобились»28.
Таким образом, факт существования ранней книжки (а Масаинов-Анибал трижды упоминает, что речь идет о записях 1885 – 1890 годов) не противоречит известным нам обстоятельствам. Вполне объясним и казус 1928 года, когда Анибал признал свой материал пародией – вполне может быть, что владелец не давал ему разрешения на публикацию или, наблюдая за ужесточением нравов, это разрешение отозвал.
С другой стороны, есть достаточно много и доводов против: в частности, не поддается простому объяснению тот факт, что Чехов отдал документ почти интимного свойства в руки малознакомому человеку. Непонятно, куда в результате мог подеваться сам драгоценный автограф. То, что мы знаем об изобретательном и талантливом Анибале, не исключает возможность тщательно изготовленной стилизации. Более того, необозримые объемы чеховианы не позволяют гарантировать, что сам этот сюжет не был уже предметом историко-литературного исследования.
Ниже я печатаю все документы этого комплекса – без малого пятьдесят прозаических отрывков и три стихотворения. За основу принят макет невышедшей книги Анибала (РГБ. Ф. 784. Карт. 1. Ед. хр. 14); незначительные поправки, сделанные по журнальным публикациям, оговариваются отдельно. Вопрос «похож ли этот текст на Чехова» лежит вне моей компетенции, но есть два обстоятельства, на которые необходимо обратить особое внимание:
1. Фрагмент, состоящий из двух фамилий: «Синепупов. Жупиков». Происхождение обоих, благодаря редкости, может быть реконструировано. Первая взята из рассказа К. И. Бибикова «Землятрясенье» из сб-ка «Тишь да гладь» (М., 1873); эта книга была в библиотеке Чехова, доставшись ему в 1883 году в составе собрания Ф. Ф. Попудогло (Чудаков А. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. М., 1986. С. 244 – 245). Жупиков – фамилия ссыльного, зафиксированная Чеховым летом или осенью 1890 года во время сахалинской переписи («Быть может, пригодятся и мои цифры…» Материалы сахалинской переписи А. П. Чехова. 1890 год. Южно-Сахалинск. 2005. С. 282).
2. Дата «2 мая 1887 г.» под шуточным стихотворением с подписью «Индейкин». Дело в том, что период с 26 апреля по 6 мая 1887 года Чехов проводит в Рагозиной балке у Г. П. Кравцова (см.: Летопись жизни и творчества А. П. Чехова. Т. 1: 1860—1888. М.: Наследие, 2000. С. 000): именно племянница жены Г. П. Кравцова, Саша Селиванова (А. Л. Селиванова (Краузе)), была адресатом нескольких сохранившихся шуточных стихотворений Чехова: это обстоятельство по состоянию на середину 1920-х годов не принадлежало к числу общеизвестных.
.
==
1 Существуют два варианта написания псевдонима – с одним и с двумя «н»; в авторизованных публикациях первое встречается значительно чаще.
2 См.: Бурлак В. Н. Русская Америка. М., 2009. С. 125; Крючкова М. Н. Правитель русской Америки и его потомки. М., 1997.
3 См.: http://alaska-heritage.clan.su/inde
4 См. автобиографию 1917 г.: ИРЛИ. Ф. 377. Оп. 7. Ед. хр. 2343.
5 В воспоминаниях его дочери, в частности, говорится: «Как сын купца он «не высовывался» и работал на Фабрике «Труд» начальником планового отдела» (отсюда), но без уточнения, в каком году и в каком качестве он поступил на эту работу.
6 Анибал Б. Время, дела, люди. Фабричные очерки. М., 1930. С. 13.
7 Предварительный свод публикаций первых послереволюционных лет устанавливается по: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Т. 1 – 2. М., 2006.
8 Анибал Б. В. Я. Брюсов // Наша газета. 1926. № 233. 9 октября. С. 2.
9 РГБ. Ф. 653. Карт. 49. Ед. хр. 21. Это стихотворение входит в довольно значительный корпус, который Масаинов послал И. Н. Розанову с припиской:
«Многоуважаемый Иван Никанорович,
вот шестнадцать моих стихотворений.
Мне бы хотелось, чтобы Вы указали их недостатки, отметили то стихотворение, которое считаете лучше других, а также указали бы под чьим поэтическим влиянием я нахожусь.
Уважающий Вас Б. Масаинов».
В той же папке хранится черновик ответа Розанова:
«Большая часть стихов – элегическая. Здесь мало оригинальности. Совершенно в другом духе «Катенька» и «Вихрь». Эти два стихотворения по своей жизненности и бойкости многим должны понравиться и даже запомниться. Безусловно хорошим и удачным считаю только одно стихотворение «Февраль». Его хоть сейчас в антологию. Как будто другой автор писал. Здесь есть сильные и убедительные образы и эпитеты».
10 Среди которых – чрезвычайно остроумная пародия на Брюсова, взятая М. Гаспаровым в «Записи и выписки»:
«Такое. Была пародия Б. Аннибала на «Дали» Брюсова с примечаниями к каждому слову («Я чтил Христа, равно и Будду, и Маркс был так же мною чтим. Теперь стихи писать не буду, а только примечанья к ним. – Христос – основатель христианской религии; Будда – основатель буддийской религии; Маркс – известный петербургский издатель»). К строчкам «Вошел – и знаком Зодиака был каждый осенен мой шаг» было примечание: «Зодиак – такое слово». Это лучшее примечание, какое я знаю: комментарий так и должен сообщать читателю, что такие-то слова рассчитаны на понимание (такое-то), а такие-то на непонимание» (см.).
Любопытно, что пародию эту разыскать я не смог: она не учтена в библиографии Брюсова и не попалась при сквозном просмотре журналов, где обычно печатался Аннибал. Более того, еще один источник приписывает ее авторство Б. И. Пуришеву (см.).
11 Прожектор. 1927. № 18. С. 24 – 25.
12 Масанов И. Ф. Чеховиана: Систематический указатель литературы о Чехове и его творчестве. Вып. 1. М., 1929.
13 30 дней. Иллюстрированный ежемесячник. 1927. № 12.
14 Чехов А. П. Несобранные рассказы. Собрал, приготовил к печати и снабдил примечаниями И. С. Зильберштейн. Л., 1929. С. ХХХ.
15 РГБ. Ф. 784. Карт. 1. Ед. хр. 14. Поступила в редакцию 10 сентября; входящий № 133; напечатана не была.
16 Там же. Л. 80.
17 Встречается написание «Магид» и «Магитт».
18 Письмо от 2 февраля 1924 г. // РГАЛИ. Ф. 1364. Оп. 4. Ед. хр. 398. Л. 1.
19 Отсюда. Важно не путать писателя Бориса Сергеевича Евгеньева (1903 - 1984) с прекрасным петроградским поэтом Борисом Евгеньевым (Борисом Евгеньевичем Рапгофом) – это разные люди.
20 См. прежде всего: Шпет в Сибири. Ссылка и гибель. Составители: М. К. Поливанов, Н. В. Серебренников, М. Г. Шторх. Томск. 1995.
21 См.: Минаев Н. Нежнее неба. М., 2014. С. 756 – 757.
22 Архив А. П. Чехова. Краткое аннотированное описание писем к А. П. Чехову. Выпуск II. М., 1941. С. 13.
23 РГБ. Ф. 331. Карт. 51. Ед. хр. 3.
24 М. Горький и А. Чехов. Переписка. Статьи. Высказывания. М., 1951. С. 102.
25 Там же. С. 255.
26 См, напр.: Спендиарова М. А. Летопись жизни и творчества А. А. Спендиарова. Ереван. 1975. С. 213.
27 Пламя. 1929. № 12.
28 Паперный З. С. Записные книжки Чехова. М., 1976. С. 126 – 128.
Ему снились белые булки и щенки.
Контролер Ватер жил в Коковинском переулке.
Патентованные умники всегда возбуждают сомнение.
Ходит с двумя часами – в одном и другом кармане. Поминутно вынимает и смотрит, которые убежали, которые отстают.
В столовой гости. Нянька, уложив Жоржика, сидит на кухне. За ужином смех и разговоры. Вдруг дверь отворяется. На пороге Жоржик в длинной ночной рубашке. Трет глаза и говорит:
– Ни няньков, ни горшков!
Черо и пернила.
Либеральная дама спрашивает свою кухарку:
- Скажите, Мавра, вы когда-нибудь любили?
- Куды? – ответила кухарка1.
N. страшно мнителен. Боится укусов насекомых. Когда одевается насыпает в кальсоны и носки далматский порошок.
Спит голый, в одних подвязках.
Играет на гитаре и поет «люблю плыть боком на спине»…
Старая нянька по вечерам подолгу молится на коленях. Устает и, недомолившись, поднимается и с досадой говорит:
– Ну, наплевать, завтра домолюсь!
Так каждый день.
Молодой человек, желая показать свою образованность, говорит не актёр, а áктер.
Что же у отца с дочерью общего в чертах лица? У того усищи такие…
В то время, когда носили турнюры, сапожник шел сзади одной дамы и поставил ей сапоги на турнюр.
Весело смотреть, когда большой медведь маленькую сучку ведет с собой под ручку.
Синепупов. Жупиков.
В мужской компании женатые так тонко разбираются в женщинах и та нехороша и эта, а посмотришь на их жен – такие фефелы.
Доктор к каждой фразе приговаривал:
– Я должен вам сказать, следовательно, одно…
Он любил часы и у всех их смотрел. Ежедневно один ходил далеко гулять по линии железной дороги.
Для того, чтобы вылечиться от собачьей старости, надо больного выкупать вместе с собакой.
– Извозчик, на Литейный!
– Полтинник, пожалуйте…
– Четвертак.
– Больше не дашь?
– Не дам!
– Ну, смотри, не давай, не то увезут!
Портная.
Дом Любви Кузьминишны Синициной.
Пофессор <так!> кроя и шитья (На Б. Никитской).
Глава семьи. Деспот. Домашние в страхе. За обедом, когда сердится, кричит:
- Не сметь мигать!2
На масленице два пьяных купца качаются на качелях, в лодках. Сверху их рвет на публику.
Наконец, качели догадались остановить. Их вытаскивают, ругаясь, из лодок. Один купец говорит другому.
– Здорово поплавали…
Баба, что блоха: ее не поймаешь.
Вдового, бездетного священника зовут «целомудренный поп». У него сивая борода и сапоги с рыжими голенищами.
– Мама, мама, сколько много казаков!
Х. объясняется в любви и от волнения потеет.
Живописец и конеписец.
Когда он встал из-за стола, то все увидели, что он был без штанов и ножки тоненькие, как спичечки.
Кучер на козлах, дожидаясь своего барина, читает книгу по хиромантии.
Хорошенькую хромую барышню дразнят «клопиножкой» (clopineux – хромой).
Мать стращает Петьку, убегающего с удочками:
– Утони только, подлец, я тебе все уши оборву!
N. на охоте, или 80 000 верст за одним зайцем.
Дама в аптеке провизору: Вы мне даете это средство в таблетках, а говорят в таблетках оно совсем не действует.
Провизор: – Можете быть покойны, мадам. У нас даже случаи отравления от этих таблеток были.
Мнится мне, что он мнется и поднес я ему поднос под нос.
М., возвратившись после долгого отсутствия, хотел сделать сюрприз своей хозяйке, вошел с черного хода и, не постучавшись, открыл дверь.
Хозяйка, голая, мылась в кухне.
Сестра (из темной комнаты): – Я боюсь.
Брат: – Ну, и бойся, черт с тобой.
Графиня Харка де ля Смарка.
У доктора за посещение уборной с пациентов взимают по 15 коп.
Молодой человек, напиваясь пьяным, брал извозчика, садился верхом на лошадь и так ездил по городу, а извозчик, держа свисавшие вожжи, дремал на козлах.
N. ходил со своими сыновьями в баню и парился так, что сыновья, чтобы не задохнуться, залезали под лавки.
Даже от самого хорошего человека иногда необходимо отдохнуть.
Мать и сын, учитель словесности, оба – алкоголики.
20-го, как только сын получал жалованье, оба напивались и дрались.
В уездном городе у всеми уважаемого старосты в престольный праздник в соборе свалились штаны, когда он ставил свечку празднику.
Мать с сыном играют в охоту. Сын приносит ей дичь. Принес волка.
М.: Я сошью из него шубу.
Потом – куропатку.
М. – Сделаю тебе жаркое.
Наконец, принес ангела.
М: – Он будет за меня молиться.
С.: – Нет, ты его лучше зажарь!
Пьяный на захолустной маленькой станции берет билет и кричит в окошечко кассы:
– До Калькутты мне…
Кассирша растеряна, она не знает такой станции.
Податной инспектор купался около моста. Выкупался и сел отдохнуть на бережку.
По мосту ехала знакомая помещица. Увидев ее, он растерялся, встал и голый поклонился ей.
После этого она перестала его принимать.
Ральфик был дворовый песик,
У него был черный носик,
Лапка с беленьким пушком,
Правым двигал он ушком.
86 11/II
Стадо белых индюшат
Наклевалось лягушат,
Наклевалось лягушат
И попало все в ушат.
Индюшата-лягушата*
Трепыхаются в ушате.
И в зобах у индюшат
Кваки слышны лягушат.
Конец
Индейкин.
2 мая 1887 г.
==
* Индюшата-лягушата, потому что в каждом индюшонке сидит по лягушонку. Примечание Индейкина.
Котенок позвонил,
Собачка отперла.
Спросил он дома ль лошадь,
Сказали, что ушла.
– А где мой друг корова?
– Она телят пасет.
– А скоро ль будет дома?
– Сейчас, сейчас придет.
Котенок рассердился
И молвил – «Как тут быть»?
Но тотчас спохватился
И стал опять звонить.
1888.
==
1 Этот фрагмент вычеркнут из наборной рукописи; печатается по журналу.
2 Фрагмент отсутствует в наборной рукописи; печатается по журналу.
http://lucas-v-leyden.livejournal.com/221548.html